Разумеется, никуда Селеста не уехала ни после первого семестра, ни после второго. Она полюбила Лондон, подружилась с девушками, удивительно похожими на саму Селесту, такими же искательницами приключений.
И вот наконец Селеста вернулась домой и чувствует себя здесь не в своей тарелке.
Что ей делать? Как найти саму себя?
Сейчас они проходили мимо узкой лестницы, уходящей вверх, на третий этаж, и Селеста, вспомнив о том, кто живет там, наверху, сказала Трокмортону:
– Я думаю, мне пора познакомиться с детьми.
– С детьми? - наконец-то Трокмортон споткнулся от неожиданности.
– С моими воспитанницами. Собственно говоря, за этим я и приходила к вам сегодня утром.
– Воспитанницы, - замялся Трокмортон - Нет, идите лучше готовиться к чайному приему.
– До него еще целых четыре часа.
Трокмортон решительно подхватил Селесту под руку и повел не вверх, а вниз по лестнице, говоря на ходу:
– Слушая ваш разговор с Эллери, я лишний раз убедился в том, что сегодняшний чайный прием и ваше появление на нем будут чрезвычайно важны для всех нас. Идите, готовьтесь и, если понадобится, берите в помощь горничных - кого хотите и сколько хотите.
– А как же дети? - спросила Селеста, бросая прощальный взгляд на лестницу третьего этажа.
– Будет лучше, если вы познакомитесь с ними потом, после того как мы оговорим все ваши обязанности.
– Но…
– Не стану вас обманывать, сегодняшний чайный прием может оказаться очень непростым испытанием, поэтому я хочу, чтобы вы появились в саду отдохнувшей, свежей, вымытой, наряженной и сытой. - С этими словами он подвел Селесту к двери ее спальни и добавил с поклоном: - Что же касается красоты, то она остается вашей постоянной спутницей.
И Трокмортон ушел, оставив Селесту в одиночестве и недоумении, несчастной и смущенной.
Что за странности происходят с мистером Трокмортоном? И почему он так настойчиво откладывает знакомство с воспитанницами Селесты?
***
– Как ты думаешь, папа, Трокмортон в своем уме?
Милфорд поднял голову над грядкой, чтобы взглянуть на дочь, на этот светлый лучик, на последнюю в его жизни радость. Последняя радость стояла с подносом в руках, встревоженная, почти испуганная.
Да, Селеста действительно была напугана, может быть, впервые в жизни.
– Я принесла тебе обед, - добавила она.
– Спасибо, дочка. - Он отложил лопату, снял рабочие перчатки и с хрустом потянулся. В его годы Милфорду было уже тяжело весь день копаться в земле, но перепоручить кому-нибудь хотя бы часть своей работы он не мог, привык все делать своими руками. Селеста понимала это, и Милфорд знал, что она его понимает.
Да, она все понимает. И то, как он тоскует по своей жене, и то, как волнуется за дочь. Единственное, чего она никогда не понимала, так это своего истинного места в этом мире. Милфорд был уверен в том, что рано или поздно это приведет Селесту к катастрофе, и в предчувствии этой катастрофы у него заранее болело сердце. Но знал Милфорд и то, что молодежь никогда не слушает старших и предпочитает сама набивать синяки и шишки.
– В своем ли он уме? - переспросил он, устанавливая поднос на коленях. - Трокмортон?
– Он сказал, чтобы я называла его именно так, - тут же ощетинилась Селеста.
– Ну, я думаю… ты говоришь о мистере Эллери?
– У мистера Эллери сыпь от клубники, - ответила Селеста, поправляя юбки.
– Вот как? - Милфорд прислонился спиной к стене и посмотрел, что лежит на подносе. Сегодня Эстер прислала ему большой кусок хлеба, сыр, яблочный пирог и кружку эля. Понятно, что сегодня у поварихи не было времени, чтобы приготовить что-нибудь поинтереснее, очевидно, слишком занята обедом для гостей. - Какая досада.
– Он весь чешется!
– И не хочет, чтобы кто-нибудь видел его, да? - хмыкнул Милфорд. - Ведь он так гордится своей красотой, наш мистер Эллери.
– И ему есть чем гордиться.
Залитая ярким солнечным светом, Селеста была сейчас точной копией своей матери. Милфорд прокашлялся и сказал:
– Садись рядом. Поешь со мной.
Селеста присела, подобрав свои юбки.
Она и юбки подбирала точь-в-точь, как мать. Милфорд разломил хлеб и протянул половину дочери. Та взяла и сказала, отщипывая корочку:
– Мне кажется, тебе пора завести помощника. - Она повела рукой, указывая на бесчисленных слуг и горничных, сновавших по саду, готовя все необходимое для чайного приема.
– Нет, только сам. Цветы в этом году хороши, - ответил Милфорд, не поднимая головы.
Ему не нужно было смотреть, он и без этого знал весь сад как свои пять пальцев. Каждую живую изгородь, каждый куст, каждую дорожку, зигзагом взбегавшую по склону холма. А там, на вершине, какой-то дурак еще в прошлом веке построил замок. Нет, не настоящий замок, а руины. Теперь приезжавшие в Блайд-холл богатые бездельники любовались этими развалинами, говорили что-то о готическом стиле, а Милфорд, слушая их, только улыбался себе под нос.
Впрочем, руины замка были частью сада, а значит, тоже находились в ведении Милфорда, и он украсил их, как мог. Обвил обломки стен плющом, посадил дикие розы и душистый горошек. Гостям это нравилось, они любили сидеть на скамейках, установленных на вершине холма, и любоваться оттуда садом, полями и далеким лесом, синевшим на горизонте.
А сад, панорама которого открывалась с холма, был детищем и гордостью Милфорда. Каждый уголок здесь был возделан его руками, ухожен и засажен. Милфорд тщательно, любовно отбирал каждый куст, каждое дерево, чтобы они радовали глаз и находились на своем месте. Дубы и буки бросали густую тень на дорожки, а большая площадка в центре сада, где сейчас расставляли столы, была обсажена цветами. И богатые люди, которые соберутся сегодня за этими столами, будут любоваться азалиями и розами, не подозревая, что вся эта красота создана неприметным пожилым человеком с большими натруженными руками, тяжело ступающим мимо них в своих разбитых башмаках. Мужчины будут курить сигары, а их женщины - срывать цветы, посаженные Милфордом, и прикалывать их к своим платьям.
Он откусил кусочек пирога и отметил, что тот, как всегда, хорош. С тонкой поджаренной корочкой, как он любил. И Эстер знает, что он любит такую корочку. Только не нужно хвалить ее за этот пирог. Она сама себя то и дело хвалит.
Многим мужчинам нравятся такие женщины, как Эстер, - средних лет, высокие и полные. Но не слишком полные, а так, в меру. Волосы у Эстер рыжие, теперь уже слегка тронутые сединой, а руки большие, красные от вечной возни у горячей плиты. Красавицей ее не назовешь, но и дурнушкой тоже. Особенно когда она улыбается. Жаль только, что Эстер так редко улыбается ему, Милфорду.
Он медленно жевал, запивал элем и, казалось, целиком ушел в свои мысли, от которых оторвался только тогда, когда Селеста задела его руку, потянувшись за сыром. Вспомнив, о чем они говорили перед этим, Милфорд сказал:
