— Учту! — буркнул Егор. — Когда надоест мотаться, сообщу…
— Валяй! Не забудь! — через силу захохотала Валюта. — Но на всякий пожарный учти: можешь опоздать! Не ждать ведь мне тебя всю жизнь! Надоест сидеть вековухой, и выскочу за кого ни попадя. Найду себе мужика, заведу семью, детишек нарожаю… Штук пять! Пока ты будешь новые звездочки на погоны заслуживать, лейтенант!
Егор промолчал. Пришел лишь попрощаться перед отъездом на учебу в Москву, в академию.
Валя была на редкость грустна и неразговорчива. Смотрела печально, едва поднимая глаза и ничем не подтверждая своего прозвища.
— Ты не вернешься? — спросила она, машинально переставляя на столе посуду.
Егор мотнул головой:
— После учебы мне должны дать новое предписание…
— А снова сюда ты не можешь попроситься?
— Нет, Валя, так обычно не бывает. Отправят служить в другое место…
— Ну и катись!
Егор сидел скованный и словно отчего-то уставший, чувствуя себя препаршиво.
— Валечка! — пробормотал он. — Родная… Валюха, впервые услышавшая от него такую нежность, тотчас оживилась и глянула с интересом и вновь пробудившейся надеждой. Егор почувствовал себя еще гнуснее.
— Давай продолжай, говори быстрее! — поторопила его Валя с нарочитой раздраженностью.
Он прекрасно видел: на самом деле она абсолютно не злится на него, даже почти понимает или, во всяком случае, пробует понять.
Что он мог сказать ей, что пообещать?! Зачем вообще связался с женщиной? Он повязан на всю жизнь с армией, и это единственное слово женского рода, с которым ему захотелось породниться.
По взгляду Вали Егор догадался — она также хорошо представляет, что он скажет…
Егор молча встал и вышел во двор. Протопал к калитке. Не обернулся. Сзади хлопнула дверь…
О Вале он вспоминал редко. Только когда становилось совсем одиноко, почти невыносимо. И думал, что, наверное, ошибся, промахнулся, что ему без нее плохо, но, с другой стороны, переделать себя невозможно… Так что все правильно. На гражданке ему не место. Как и Валюне нечего делать среди преданных и безропотных жен военных.
— Я хочу служить! — упрямо твердил Егор врачам.
Очевидно, предупрежденные академиком, они сосредоточенно кивали и продолжали бесконечные обследования.
Тем временем Егор пил потихоньку траву по рецепту бабы Дуни. И ему день ото дня становилось легче. Лучшее, как говаривала Валюня…
Наконец вся эта медицинская ерунда закончилась, и врачи вынесли вердикт: после санатория и отпуска служить можно. Хотя теперь еще в этом предстояло убедить другую, более строгую, медицинскую военную комиссию. Но, вооружившись данными новых обследований и документами, Егор надеялся сломить ее неприступность.
Очень довольный, он позвонил вечером из квартиры троюродной сестры матери по телефону, оставленному ему Кристиной. Трубку сняла Маша и обрадовалась, услышав его голос.
— Егор Степаныч! — заворковала она. — А мы ждали, когда же вы позвоните! Мама даже стала волноваться…
Волноваться? Вот новости! Егор удивился. В человеческую доброту и бескорыстную заботу он верил слабо. Тогда что же? Дочка академика влюбилась в простого грубоватого служаку в погонах? Чушь! Еще большая, чем вера в отзывчивость и помощь людскую…
— Я сейчас позову маму, — поторопилась сообщить Машенька.
Подошла Кристина.
— Расскажите, что там у вас происходит. Вы обследовались? И как настроены папины великие коллеги?
— В общем и целом неплохо, — отозвался Егор. — Считают меня готовым к труду и обороне. Теперь предстоит, правда, доказать это военной комиссии. Короче, пока отправляюсь в санаторий…
— А когда вы уезжаете?
— В понедельник.
— Тогда… — Кристина на мгновение запнулась, — тогда, может быть, зайдете к нам перед отъездом?..
— Да, мне нужно поблагодарить Геннадия Петровича, — согласился Егор. — А то очень невежливо получается.
— Мы сейчас в Москве, — заговорила быстро-быстро, прямо-таки посыпала словами Кристина. — Мама немного приболела. Увы, увы… Запишите адрес… Это в центре. Да и вам удобнее, чем ехать на дачу.
После развода Виталий уехал к матери, а Кристина закрыла свою квартиру и вместе с дочкой переехала к родителям. Геннадий Петрович не раз порывался вернуть дочь в ее собственный дом, но она по непонятным причинам каждый раз откладывала. Тянула, говорила, что ей жить так удобнее, с мамой и папой… И вообще, зачем ей свое жилье?..
— Тебе надо снова строить свою жизнь, — уверял отец.
Кристина равнодушно отмахивалась. Она не хотела больше ничего строить. Все давно расстроилось, и новые эксперименты в области строительства вызывали у Кристины тошноту и отвращение.
Квартира академика, где временно поселились Кристина с дочкой, потрясла Егора. Хотя виду он не показал.
В глянцево-лакированных скользких полах отражались причудливые хрустальные люстры. Егор раньше думал, что такие висят лишь в театрах. Гордая кожаная заморская мебель неприятно холодила локти, не давая ни на минуту забыться. Казалось, каждая вещь в квартире громко и хвастливо напоминала: «Думай, где ты находишься! И не забывай, сколько я стою!»
Егора передернуло.
Кристина привезла на небольшом столике на колесах чай, конфеты и печенье. Маша уже сидела на диване, болтая ногами в предвкушении вкусного и веселого чаепития.
Неизвестно почему, но девочка внезапно уверилась, что только этот диковатый замкнутый человек в военной форме — в чинах она по младости лет не разбиралась — в состоянии вывести мать из постоянной грустной задумчивости, куда она провалилась без остатка еще до развода. Маша чутко уловила внезапно изменившийся настрой матери, совершенно точно, безошибочно связала это изменение с появлением в их жизни смурного военного и поспешила матери на помощь.
Красивая, но неизменно тоскующая Кристина девочку не устраивала. Хотя при разводе родителей Маша взяла сторону матери. Правда, родители оба оставались одинаково равнодушными к Маше. Отец, похоже, вообще не замечал ее. Но рано пробудившаяся в Машеньке женская тонкость помогла ей словно рассмотреть душу матери, заметить ее страдания и пожалеть. Кроме того, при матери всегда находилась бабушка, а ее Маша любила больше всех, понимая, что и она любит Машу сильнее других.
За стол уселись все вместе, впятером. Предварительно Кристина от волнения успела уронить на пол тарелку и опрокинуть на скатерть вазочку с вареньем. Воздвиженский неодобрительно покачал головой.
— Тарелка не разбилась, значит, никакие радости и счастье нам в ближайшее время не светят! — звонко оповестила Маша. — А у мамы полиартрит, поэтому у нее часто все из рук валится!
