Он явно забавлялся, видя на моем лице облесение.
Чтобы скрыть свое замешательство, я ответила довольно резко:
— Надеюсь, теперь вы убеждаетесь, что у женщины могут быть некоторые способности?
— Я всегда подозревал, что у вас большие способности. Лишь женщина с очень твердым характером могла приехать сюда, исполненная решимости защищать права той половины человечества, которую именуют — о, совершенно незаслуженно, я уверен — слабым полом.
— Мое единственное желание — хорошо выполнить работу.
— Если бы все воинствующие дамы прошлого были наделены вашим здравым смыслом, сколько неприятностей удалось бы избежать!
— Я надеюсь, что смогу помочь вам избежать неприятностей, потому что уверена, если бы эти картины хранились в таком запущенном состоянии чуть дольше...
— Я знаю. Именно поэтому и пригласил сюда вашего отца. Увы, он не смог приехать. Но его заменила дочь. Как нам повезло!
Я повернулась к картине, но мне было страшно прикоснуться к ней. Я боялась сделать неправильное движение. Такая работа требует полной сосредоточенности.
Он подошел и встал рядом со мной, и хотя делал вид, что изучает картину, я знала, что он в упор смотрел на меня.
— Это очень интересно, — сказал он. — Вы должны все мне объяснить.
— Я сделала одну или две пробы, и естественно, перед началом работы убедилась, что использую самые лучшие, по моему мнению, средства.
— И что же это за средства? — Он смотрел прямо мне в лицо, и я опять с большим смущением почувствовала, что щеки мои горят.
— Я применяю слабый спиртовой растворитель. Он не будет воздействовать на затвердевший слой масляной краски, но в этой краске есть небольшая примесь смолы...
— Как ловко это у вас получается!
— Это обычная часть моей работы.
— В которой вы столь искусны.
— Я надеюсь теперь вы в этом убедились? — Голос мой звучал немного взволнованно, и я приготовилась отразить любую атаку, вызванную моим замечанием.
— Вы не перестаете убеждать меня в этом. Вам нравится эта картина, мадемуазель Лоусон?
— Она весьма интересна. Хотя в вашей коллекции есть картины лучше. Конечно, она не сравнится с работами Фрагонара или Буше. Но я считаю, что художник мастерски владел цветом. Ею техника довольно смелая. Мазки слегка грубоваты, но...
Я запнулась, потому что почувствовала, что в душе он смеется надо мной.
— Боюсь, я могу наскучить, когда говорю о живописи.
— Вы слишком самокритичны, мадемуазель Лоусон.
Самокритична! Об этом мне говорили впервые. И тем не менее это было правдой. Я была похоже на ежа, выставившего колючки в попытке защитить себя. Значит, я себя выдала.
— Я вижу, вы скоро закончите восстановление этой картины, — продолжал он.
— И тогда я узнаю, достойна ли я быть допущенной к выполнению такого задания.
— Я уверен, вы нисколько не сомневаетесь в исходе этого предприятия, — ответил он и, улыбаясь, ушел.
Через несколько дней картина действительно была закончена, и граф пришел, чтобы вынести решение. Он стоял несколько секунд нахмурившись, и сердце мое упало, хотя до его прихода я была вполне довольна своей работой; результаты превзошли все мои ожидания. Цвета поражали красотой, и то, как была передана ткань на платье и другие особенности техники напоминали мне Гейнсборо. А ведь все это было скрыто, когда я приступила к работе; теперь картина предстала во всей своей красе.
Граф рассматривал ее с весьма скептическим видом.
— Итак, — сказала я. — Я вижу, вы не довольны?
Он покачал головой.
— Господин граф, я не знаю, что именно вы ожидаете, но уверяю вас, что любой, разбирающийся в живописи...
Он переключил внимание с картины на меня, слегка поднял брови; улыбка на губах выдавала удивление, которое пытались скрыть его глаза.
— ...как вы, — закончил он за меня. — О да, если бы я был наделен этим талантом, я несомненно бы вскричал: «Это настоящее чудо. Красота, которая была спрятана так долго, теперь предстала перед нами во всем великолепии!» Это правда. Вы добились потрясающего эффекта. Но мне покоя не дают эти изумруды. Вы не представляете, сколько беспокойства они причинили нам. И теперь, благодаря вам, мадемуазель Лоусон, будут предприняты новые поиски сокровищ, появятся новые теории.
Я знала, что граф дразнит меня, и с жаром говорила себе, что он лелеял надежду на мой провал. А теперь он вынужден признать, что я отлично справилась с заданием, и поскольку отрицать этого нельзя, он теперь твердит об изумрудах.
Как это характерно для него; но каким бы он ни был, меня это не касается: мне интересны только его картины.
— Значит, у вас нет претензий к тому, что касается картины? — холодно спросила я.
— Вы, несомненно, заслуживаете те высокие рекомендации, с которыми вы к нам пожаловали.
— В таком случае желаете ли вы, чтобы я продолжила работу с остальными картинами?
На его лице мелькнуло непонятное выражение.
— Я был бы очень разочарован, если вы откажетесь.
Какое счастье — я победила!
Но мое торжество было не полным, потому что он стоял и улыбался, всем своим видом показывая, насколько хорошо он осведомлен о моих сомнениях и страхах, которые я так стремилась скрыть.
Мы оба не заметили, что в галерею вошла Женевьева, и так как она ничем не выдала своего присутствия, она вполне могла наблюдать за нами некоторое время.
Первым увидел ее граф.
— Что тебе нужно, Женевьева? — спросил он. _ — Я... я пришла посмотреть, как мадемуазель Лоусон работает над картиной.
— Тогда иди и посмотри.
Она подошла с мрачным видом, какой обычно имела в присутствии посторонних.
— Ну как? — спросил он. — Это ли не открытие?
Она не ответила.
— Мадемуазель Лоусон была бы рада услышать похвалу. Ты помнишь, на что была похожа картина раньше?
— Нет, не помню.
— Ты совершенно не разбираешься в искусстве! Ты должна убедить мадемуазель Лоусон научить тебя понимать живопись, пока она здесь.
— Так... она остается?
Его голос вдруг изменился. Он стал почти ласковым. — И я надеюсь, — сказал он, — надолго. Потому что многое в замке нуждается в ее внимании.
Женевьева метнула на меня быстрый взгляд; глаза ее были словно черные камни. Она повернулась к картине и произнесла:
— Если она такая умная, может поможет нам найти изумруды.
— Вот видите, мадемуазель Лоусон, я вас предупреждал.
— Они действительно великолепны, — ответила я.
— Несомненно, благодаря... м-м... технике художника?
