Ознакомительная версия.
– Что же она сделала! – прошептал Иван, глядя куда-то в темный угол. – Как у нее рука поднялась!
Если бы знать, если бы она мне сразу сказала, что так будет!
Он встал и медленно прошел по комнатам, зажигая свет. Дольше всего он задержался на кухне, рассматривая закопченный потолок, прогоревший стол, груды мусора и рваных мокрых тряпок. Подошел к плите, чиркнул спичкой, открыл одну конфорку. Газа не было. Иван задумчиво глядел на конфорку, пока не вскрикнул – догоревшая спичка обожгла ему пальцы.
Боль как будто окончательно привела его в себя – мужчина закрыл конфорку и огляделся по сторонам.
Поднял валявшуюся на полу ножку от табуретки и принялся разгребать груду мусора. Он пересмотрел все до последней рваной тряпки, до черепков битой посуды, разгреб даже пепел, проглядывая каждый комок и разбивая его в пыль. Не найдя ничего, на чем бы стоило остановить внимание, мужчина так же тщательно обыскал все комнаты. Он проглядывал все закоулки, поднимал матрацы с постелей, отдергивал занавески, шарил под шкафом, снял даже крышку с бачка унитаза. Совершенно вымотанный, Иван вернулся в комнату, откуда начал поиски. Снял трубку с телефона, убедился, что аппарат исправен, и по памяти, не сверяясь ни с какими записями, набрал номер. Он еще ни разу по нему не звонил, но узнал давно и помнил наизусть.
– Лариса, – сказал он, услышав ответ. – Это я.
Знаешь… Я больше не могу. Я вернулся. Делай теперь, что хочешь.
Женщина ответила не сразу. Она глубоко вздохнула, будто ей не хватало воздуха, а потом прошептала что-то бессвязное. Но в следующий миг она уже справилась с собой и вполне внятно переспросила:
– Это ты, Ваня? Это ты?!
– Что ты с ними сделала? – спросил он, будто не слыша ее.
– Ваня, клянусь тебе…
– Что ты сделала с моим сыном? – повторял он без гнева, каким-то невероятно спокойным тоном.
– Ваня, клянусь, что я его даже не видела в тот вечер! – воскликнула женщина. – Я сама узнала только что… Это ужасно, ужасно, но говорю тебе, что я ничего не знала!
Она захлебывалась от волнения, а мужчина слушал ее все с тем же каменным, безразличным выражением лица. Когда она на миг замолчала, Иван отрывисто бросил в трубку:
– Я все знаю, зачем ты клянешься?
– Но…
– Мне все рассказали. Ты была здесь, соседи видели тебя и сразу опознают, если увидят еще… Ты была здесь в тот вечер. Ты обокрала их. Обокрала, а потом убила.
Вместо ответа, в трубке послышались рыдания.
Женщина пыталась что-то сказать, но не могла справиться с собой. Иван с отвращением произнес:
– Лара, Лара, зачем эти крокодиловы слезы? Кажется, мы хорошо друг друга знаем.
– Я клянусь тебе, клянусь… – захлебнулась та. – Я пальцем их не коснулась! Я унесла картину только потому, что…
Он бросил трубку и, когда через несколько минут телефон зазвонил, даже близко к нему не подошел.
Женщина долго слушала гудки, а потом медленно, как во сне, положила трубку. Ей не хватало воздуха, на висках выступила испарина. Она с трудом добралась до окна, повернула ручку, потянула на себя раму… Окно открылось легко – рама была новенькой, ее поставили совсем недавно. Морозный воздух побежал в душную комнату. Женщина глотала его жадно, закрыв глаза, облизывая пересохшие губы. «Сейчас я упаду, – подумала она, опираясь на подоконник. – А если… Туда, а не сюда?!»
Она открыла окно еще шире, встала на подоконник коленями. Всего пятый этаж… Но в старинном доме были очень высокие потолки. Здешний пятый этаж равнялся панельному седьмому. Женщина смотрела вниз, в глубину узкого переулка, заметенного вчерашней ночной метелью, еще не истоптанного дочерна – прохожих здесь было мало.
Стояла такая тишина, что она слышала шаги собаки, бегущей в конце переулка.
«Только отпустить руку и наклониться… – Она смотрела вниз и уже не чувствовала ни дурноты, ни холода. – Только чуть-чуть наклониться». Снег казался розово-желтым от света фонарей. Но она знала: под снегом черный, грязный лед. Если туда упасть…
– Ларка!
Она оглянулась и вскрикнула – колено заскользило по гладкому мраморному подоконнику, вспотевшая ладонь не удержала оконную раму… Но ее уже сорвали с окна, встряхнули и отбросили к стене. Женщина ударилась локтем, но, вместо того чтобы сморщиться от боли, улыбнулась. Улыбка вышла жалкая и вместе с тем воинственная. Так она улыбалась всегда, когда удавалось разозлить его или напугать.
– С ума сошла? – Мужчина с грохотом закрыл окно и даже задернул занавески, будто это как-то могло отвлечь женщину от искушения выброситься. – Что ты там делала? – Он подошел к ней вплотную, взял за плечи и попытался заглянуть ей в глаза. – Что? Опять решила поиграть в самоубийство?
– Я просто дышала воздухом, – сквозь зубы ответила она. – В комнате нечем дышать.
Он выпустил ее, и женщина зажмурилась, увидев занесенную ладонь. «Если он ударит меня, я все скажу, – быстро поклялась она. – Ни минуты молчать не буду!» Но удара не последовало. Он нежно провел ладонью по ее щеке, и она закричала, будто это прикосновение в самом деле причинило ей боль.
– Истеричка! – Он сам сорвался на крик. – Больная! Я сдам тебя в психиатрическую клинику!
– Да, сдай! – Она вырвалась и отбежала к двери. Обернулась и с ненавистью бросила:
– Лучше сразу в морг!
Лариса пыталась выдержать его взгляд. Он смотрел на нее так, что ей сделалось страшно. Женщину душили рыдания, она понимала, что у нее самая настоящая истерика и лучше всего не сдерживаться, кричать, стучать ногами, что-нибудь разбить… Но она плотно сжимала губы и не отводила глаз от лица мужа. И вдруг ее встряхнуло с ног до головы, будто судорога прошла по ее телу, она коротко, звонко вскрикнула и упала.
Женщина пришла в себя очень быстро. Она лежала в спальне на постели, одетая, в туфлях. Рядом никого. Она повернулась, уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала. Слезы приносили ей облегчение. Ей казалось, что она выплакивает душу – самую черную, самую горькую часть души. И потом, умывшись холодной водой, она чувствовала себя какой-то чистой, обновленной. Но такое состояние длилось в течение нескольких часов, не больше. Правда, если муж бывал в отъезде, такое блаженное состояние могло продлиться и несколько дней.
Они поженились двадцать лет назад, в семьдесят восьмом году. Все говорили, что они очень красивая пара. Но Лариса знала, что это вранье, что друзья так говорят, чтобы она держалась бодрее и не разревелась в самый ответственный момент. Живот у нее был такой большой, что его не скрывал широкий фасон свадебного наряда: свободная туника кремового цвета, а сверху – просторный белый пиджак из плотного японского крепдешина. Но эти ухищрения не скрывали живот. Невесту, кроме того, выдавала походка. Она ходила переваливаясь с боку на бок, как уточка. Лариса в тот день была очень бледна. Пудрой и румянами пользоваться ей было нельзя из-за аллергии. А во время беременности у нее от косметики стала шелушиться кожа. Лариса прикрывала лицо пышным букетом гладиолусов.
Ознакомительная версия.
