— Поможем, — вздохнул брюнет. — Научим, поправим, подскажем. Вот только… — Он настороженно огляделся, я мгновенно нырнула в прикрытие витража. Но не сбежала — не могла не дослушать. Голос брюнета прозвучал с торжественной печалью:
— Надо признаться, без инструкций мы слабы. Обидная потеря.
— Как без рук… — поддакнул с безупречной дикцией художник.
— Искать надо, а не рисовать голых граждан, человеколюб! — Рыжий поднялся, со скрипом разгибая спину. — Мы чё, не знаем кто упер Ариус?
— Нам известны лица, заинтегесованые в пговале нашей миссии, — закартавил от волнения художник, блеснув над узкими очками тревожным взглядом. — У них и надо искать.
— Зачем тогда базар? Едем в этот самый ихний… как его… в круиз!
Рыжий пошел прямо на меня и притворил дверь. Я успела заметить косоглазие и лошадиные зубы, безобразивший и без того невероятно пакостную физиономию. И никого, никого он мне тогда не напомнил!
Я вернулась домой в сомнамбулическом состоянии и прибывала в нем все следующее утро. Такое не присниться. А если и присниться — то личности избранной, наделенной прозрением и редчайшим невезением. Ведь Ариус был у меня в руках! Был, был, был! И сплыл! Дура, растяпа… Противный Блинов — не подскажет, не направит, не выслушает толком. Обормот засекреченный! Я сидела в кресле своего офиса, зло уставясь на изображение Венеции на противоположной стене и особо — на совершенно беззаботного, с цветком на шляпе гондольера…
…— Сувенир из европейского далека! — проскользнув в мою комнату, господин Блинов В. Р. положил на стол альбом Лувра. — Какие роскошные фигуры у Рубенса! Битва богов. Напоминает осаду вещевого рынка.
Я нервно хихикнула, вспомнив художника из пентхауса, но сумела взять себя в руки — официальным тоном предложила посетителю кофе. Потом болтала о пустяках и присматривалась. Выглядел мой собеседник довольно усталым, хотя и старался скрыть это. По поводу отдыха с супругой не распространялся, обращался ко мне на «вы» и не делал попыток пригласить меня на тайный разговор. Явно не хотел коснулся тех загадочных происшествий, что в июле так потрясли нас. Но должна ли молчать я?
— Однако, идея с круизом для квартировладельцев вовсе не лишена привлекательности, — заметил Виктор по поводу приятной новости. Один из жильцов, руководящий крупной туристической фирмой, предложил путевки с огромной скидкой. — За такие деньги даже обслуживающий персонал может принять участие в чрезвычайно привлекательный морском круизе. Вы собрали чемоданы, Альбина Григорьевна?
— Круиз? — переспросила я с глупейшим лицом, поскольку только сейчас поняла, что имел в виду рыжий из пентхауса. Он подбивал своих компаньонов отправиться в путешествие на теплоходе! Еще мгновение — и я подала бы Виктору знак, означающий о необходимости приватной беседы. И уж там, в темном автомобиля, вывалила сразу все сразу о визите в пентхаус и том, что я увидела в дворцовых апартаментах! Что-то удержало меня — похоже, обида за супружеский отдых и боязнь услышать в ответ: «- Что ты наделала! Я же просил, настойчиво просил забыть о пентхаусе и всей этой истории!»
Пусть сам разбирается, раз уж такой опытный, такой занятый супружеским отдыхом и совершенно не нуждающийся в моей помощи.
— Всегда мечтала о морском путешествии! И полностью обновила гардероб — на теплоходе я же не буду состоять в обслуге и могу себе позволить пошиковать на равных с мадам Блиновой. — Светски улыбнулась я. И поперхнулась кофе — голубой глаз Депардье, ловко подмигивал, приглашая на тайную беседу! Мои брови лишь недоуменно надломились — я «не проняла» условного знака! Он принял мой отказ и тяжко вздохнул.
— Мудрое решение… — Блинов поднялся. — Говорят, ложь убивает любовь. Некоторые же полагают, что еще более смертоносно действует на нее откровенность. Похоже, мы с вами, Альбина Григорьевна, переборщили с откровениями.
— Да здравствует спасительная ложь и интригующая загадочность. Женщина должна быть как хороший фильм ужасов: чем больше места остается воображению, тем лучше. Так уверял Хичкок. — Парировала я стервозным голосом.
— Этого у вас не отнимешь, — взглянув на меня с сожалением, мой Депардье элегантно откланялся — пузатый и грациозный, как граф Монте Кристо.
Проводив Блинова, я долго пялилась на окрапленный дождем день за окном в полном недоумении. Что сейчас произошло? Что было-то? Объяснение в любви? Обвинение в предательстве? Обещание продолжения или окончательный разрыв?
В круиз, в круиз! Там разберемся.
Вас, конечно, не удивить морскими путешествиями, а мне, признаюсь, все на белоснежном лайнере «Св. Николай Романов» было в новинку и радовало до потери ориентации во времени и пространстве. Ощущала я себя на восемнадцать и ровно так, как, предполагаю ощущать себя в Раю. Морская синева, окрашенная расплавленным золотом закатных лучей, крики чаек, солоноватый бриз, нежно перебирающий волосы, алый диск, перетекающий из воздушной безбрежности в водную — образовывали дивную гармонию с моим млеющим от восторга и любви ко всему сущему Я. Ничего, ничего больше не надо, только вытянуться в шезлонге и впитывать каждой клеткой загорелого, невесомого, ароматного тела ошеломляющую благодать застывшего мгновенья!
— Не спи на солнце, Помидорина, — ткнула меня пяткой в бедро, расположившаяся рядом Лера. — А хорошо, что Дашка не поехала — ходила бы за нами хвостом и ныла, что все вокруг отвратные и скучные. Правда, теперь, думаю, у нее другие настроения.
— Моя «проповедь» подействовала!? Что ж ты молчала?
— Подействовал, думаю, Павел.
— Апостол!?
— Не дуйся, проповедница. После твоего письма Дашка со мной в самом деле разнежничалась и даже с парнем своим познакомила. Пашей зовут. Павел Никонорович — он важный и умный. Что-то возглавляет. Они в его доме на Оке будут отдыхать: — там катер, баня и всякие прибамбасы молодого преуспевающего карьериста. Только бы с детьми не торопились.
— Пусть торопятся. Я нянчить буду. С личной жизнью — завязано. И ведь как хорошо! — я блаженно потянулась. — Лучше и не надо!
— Ой, только не рассказывай мне, что ты Блинова совсем бросила. Ты из гордости дала ему понять, что в такие игры не играешь. А сама чахнешь.
— Я расцветаю…
— Может и расцветаешь, но наблюдательность и бдительность у тебя явно увяли. — Лерка машинально листала журналы, не выпуская из поля зрения окружающее. Черные очки позволяли осуществить этот маневр ненавязчивого наблюдения. — А ну глянь туда, вон правее, на верхнем мостике! Да осторожно, Алька! Не спугни ее, лапушка размечталась.
