Неприлично упитанной.
И настолько широкой, что остальной «танцпол жизни» не видно.
Я и сама не заметила, как оказалась в уборной для сотрудников. Помню, что мужчины куда-то ушли, а охрана забрала у меня сумочку с телефоном и прочим. Ужасно хотелось остаться одной и разрыдаться, чтобы выплеснуть все испепеляющие сердце эмоции. Но как назло с глаз с не срывалось ни слезинки.
Ни одной.
Я могла лишь смотреть на свое несколько помятое отражение, чувствуя, как отчаяние и всепоглощающая злость борются в моей душе. Дядя Миша прав, сама того не ведая, я попала в капкан.
Почему я не выбросила этот телефон, будь он проклят? Сколько Эспозито услышал? Ведь разговоры вокруг меня были не только на английском, но и на итальянском…
Невольно я спрятала лицо в ладонях.
— Черт… Что теперь делать? — тихо взвыла я.
Мужчины просто ушли, оставив меня на попечение охраны. Одну. Без объяснений и каких-либо инструкций. Охрана тоже молчит. Мне даже не сказали, чего нельзя делать, чтобы ничего не испортить. И кажется единственная моя задача в их планах — не существовать.
Я и сама не поняла, как сорвалась на крик:
— Да, гори оно все синим пламенем! — зло отшвырнула я мыльницу в стену.
Матерные слова сами по себе срывались с моих губ, складываясь в цветастые композиции, невероятно точно описывая моему отражению мое мнение обо всей сложившейся ситуации.
А после резко открыла дверь в коридор и офигела от того, как мои телохранители со всей заботой протянули мне «успокоительное».
— Эспрессо? Сладенького? — протянул мне Рино чашку и шоколадку.
— Кактус? Или может быть рояль? — предложил Лука.
— У нас тут катастрофа, — зло процедила я. — А вы мне предлагаете попить кофе за роялем⁈
Мгновенно поставив чашку на какой-то стеллаж в коридоре, Рино тут же исправился:
— Подать машину? Или самолет?
— А может лучше сразу в церковь? — с надеждой спросил Лука.
— Действительно… А почему бы и не обратиться к Господу нашему? — ядовито протянула я. — Тащите все свечи — я их зажгу. И церковь тоже! Вместе с батюшкой!
— Боюсь, церковь мы не дотащим… — будто не понимая мои слова на английском, пробормотал Лука. — Или…?
— ИЛИ⁈ — громко воскликнул Рино и сказал знакомую мне фразу по-итальянски. — Балбес, это сарказм! Учи английский!
Не слушая их очередную перепалку, я быстро пошла по коридорам к выходу, на ходу спрашивая у сотрудников отеля, где синьоры Лукрезе.
Сжав кулаки, я быстро вышла в сад, где гуляния стали еще громче и активнее. Даже не замечая, ни сотрудников, ни гостей, ни то, как охрана что-то опять болтает, идя за мной по пятам.
Меня ни такая жизнь, ни такая свадьба не устраивает.
Однако не успела я и пройти десять метров по саду, как вдруг из ниоткуда выпрыгнула тень.
Звон разбитой посуды.
Вздохи и испуганное «ойканье» десятков людей.
Волны кроваво-красного напитка, стекающие по белоснежной юбке платья.
И до смерти перепуганный официант, дрожащими руками сжимающий поднос, всего с одним уцелевшим бокалом вина.
— П-п-простите… — заикался он по-итальянски. — Синьора Лукрезе, умоляю простите!
А следом за этим раздался оглушительный хохот и мгновенно абсолютно все гости возле входа в отель повернули ко мне головы. Кажется я на эмоциях не заметила, как сама врезалась в официанта. Подножку ему никто подставить не мог.
Ну, все… Теперь это точно конец.
К нам едет полиция. Сандро хотят посадить. В подвале фасуют наркотики Бальдини. А чем занят этот весь этот сверкающий бриллиантами клан Лукрезе?
Ржет и бухает⁈
Сердце обливалось кровью, а я смотрела на хохочущих гостей, отчетливо видя жарко комментирующую тетку Беатриче и толстяка Джиротти с женой. Они были окружены десятками людей и я вдруг ясно осознала, что дядя Миша не просто прав, а абсолютно прав.
Любой здесь сожрет Сандро с потрохами. При первой же возможности. И дело не во мне, и не в моих ошибках. Они его не боятся, а меня не примут в свой круг из принципа.
И что с этим всем делать?
Сбежать?
Остаться?
— Сгорел сарай, гори и хата… — выдохнула я, беря последний бокал красного вина с подноса.
Не сводя с гостей взгляда, я молча выпила вино до дна, чувствуя необыкновенно знакомый вкус. Похоже на мое свадебное из дедушкиного погреба, но немного не такое.
— Название? — строго спросила я у официанта.
— М-м-микеладзе… Г-грузия…
Невольно я рассмеялась. Это же мое собственное вино!
Три года назад я лично помогала собирать виноград дяде Давиду в Грузии, но мы так и не смогли оформить документы, чтобы его законно продать в магазины. А Сандро смог и вложил деньги, чтобы превратить мою древнюю винодельню в полноценное предприятие.
С размаху я разбила бокал у своих ног.
Чтобы все видели.
— Di felicità! — громко выкрикнула я гостям, указывая на осколки у моих ног и повторила по-русски. — На счастье!
И хищно усмехнувшись, решительно направилась обратно в отель. Пейте-пейте, гости дорогие… Мое вино не хуже ваших. А уж в голову как бьет… Неожиданно и до беспамятства.
Официант бежал за мной что-то без остановки говоря на итальянском, но я молча вошла на кухонный склад и сбросила туфли на каблуках. И, чувствуя, как стопы прилипают к плитке из-за стертых до крови пальцев, а на глаза наворачиваются слезы обиды и боли, решительно начала перебирать коробки.
Однако едва я взяла в руки уксус, как кто-то больно вцепился в мою руку:
— За что ты меня так ненавидишь⁈
Обернувшись, я смерила мрачным взглядом лысого мужчину примерно пятидесяти лет на вид. И даже без невероятно модного костюма, похожего на черного леопарда, и очков я бы легко догадалась кто это.
Что Федерико, что Доменико очень схожи. Не зря они носят одну фамилию — Дольче.
— Ты хоть знаешь на что женщины готовы пойти ради того, чтобы я лично сшил платье⁈ — зло отшвырнул он уксус. — А ты поганишь уже третью мою работу⁈
— Вас только это волнует⁈ — выкрикнула я. — Вы серьезно⁈
Перепуганный официант принес стопку одежды и сбежал, но основатель DolceGabbana в ярости лишь швырнул ее в мою сторону.
— Естественно меня волнует МОЯ ЖИЗНЬ! А ты ее только портишь!
Одним движением я расстегнула молнию на платье и просто швырнула его кутюрье в лицо.
— С меня хватит… Забирайте свою жизнь, а я заберу свою!
К черту их всех. Не собираюсь ни строить из себя милую куколку в платье, ни пытаться кому-то понравиться.
Горите в аду все, кому я насолила или не нравлюсь.
Офигев от моего поступка, Доменико Дольче испепеляющим взглядом смотрел на то, как я, стоя в одних трусах, быстро натягиваю брюки. Все равно он не традиционной ориентации. А уж моделей сколько видел…
Но только я протянула руку к рубашке для официантов, как еле успела ее отдернуть. Я лишь в последнее мгновение заметила молниеносно пролетевшее лезвие кухонного ножа.
— Вы что творите⁈
— Шедевр, — процедил сквозь зубы Доменико Дольче, грубо разрезая ткань. — Так что держи свою марку.
Видя нечто невразумительное вместо рубашки, я зло процедила сквозь зубы:
— Марку дворняжки?
Мой комментарий, кажется, его развеселил.
— Марку: «В огне не горит, в воде не тонет», — криво усмехнулся он. — И кстати, дворняги самые живучие собаки на свете.
Уже пожалев, что швырнула в кутюрье платьем, я расстроенно начала натягивать единственную рубашку на голую грудь. Как вдруг он неожиданно снял свой пиджак и какие-то кожаные ремни, которые были поверх его рубашки.
— Сам сделал, — ревностно произнес он. — Федерико Дольче мой кузен и он двадцать лет доказывал, что он не пустое место в этой Семье… И хоть ты мне не нравишься, но «дольчеза» происходит от слова dolce. Так что надевай.
За считанные секунды он надел на меня эти кожаные ремни и, дважды обхватив ими мою талию, застегнул за спиной. Приколол собственную бутоньерку с красной розой, поправил мои волосы на свой вкус, а когда на склад вбежала запыхавшаяся Людочка, сказал всего одно слово:
