– Осетрина тоже неплохо. Пойдем, а то у меня уже слюнки текут.
Я взяла Юльку за руку и потянула на улицу. Мы добежали до беседки и включили легкую музыку. Открыв бутылочку французского красного вина двадцатипятилетней выдержки, я наполнила бокалы. На столе лежали десять палочек шашлыка из свинины и пять палочек с печеным картофелем.
– За нас! – торжественно произнесла Юлька и до дна осушила свой бокал.
Я с удовольствием проделала то же самое и посмотрела на Бульдога. Он с угрюмым выражением лица резал осетрину и что-то напевал под нос.
– Бульдог! – окликнула его я. – Подкрепиться хочешь?
– Щас, только осетрину дорежу, – обрадовался он Через пять минут Бульдог принес третий бокал и принялся дегустировать свое творение.
– Класс! Чупа, я же знаю, что ты именно такой шашлык любишь. Парной, чуть перченый и натертый луковым соком.
– Люблю. Из тебя бы получился отличный повар.
Что-что, а уж готовить ты умеешь.
– А я не только готовить умею, Чупа, просто ты слишком мало обращаешь на мои способности внимания.
– И какие же это у тебя есть еще способности? – поинтересовалась я.
– Я, например, трахаюсь хорошо.
Бульдог сощурил глазки и хитро посмотрел на меня.
– Эти способности меня не касаются. На дешевый понт не возьмешь, – отрезала я. – Пусть их оценивают твои подружки!
– Да ладно, Чупа, я же пошутил. Ты тоже – все сразу в штыки принимаешь.
– У меня, между прочим, муж умер и сегодня его похоронили, а ты решил со мной шутки шутить. Не шутится мне сегодня, понятно!!! У меня траур! – разозлилась я.
Бульдог замолчал и отвернулся в сторону. Затем он привстал и насторожился.
– Чупа, по-моему, что-то случилось!
Я проследила за его взглядом и увидела четыре джипа, принадлежавших моим мальчикам. Они резво мчались прямо к моей даче. Как только машины затормозили, я вышла навстречу и попыталась выяснить, в чем дело. Мои ребята собрались в круг и старались не смотреть мне в глаза. Бульдог, почуяв неладное, встал рядом и слегка приобнял меня за плечи. Я в упор уставилась на Гарика. Гарик был старшим и просто не имел права что-либо от меня скрывать.
– Гарик, что случилось? Я жду объяснений.
Гарик заметно нервничал. Уходя от ответа, он присел, чтобы завязать шнурок на ботинке.
– Я не люблю повторять! Что произошло?
– Чупа, понимаешь, здесь такое дело… – заметался он.
– Какое?
– Мы Фому обратно привезли. Он в моем джипе в багажнике лежит…
– Как это – привезли? Я же сама видела, как вы гроб в землю опускали…
– Брат его из Риги прилетел. Самолет задержался.
Мы уже стали гроб закапывать, а тут он появился. Ты как раз только отъехала. Брат-то ведь все-таки родной, не чужой. Ты сама знаешь, что для него Фома как отец был. В общем, он настоял на том, чтобы мы гроб обратно наверх подняли. Он проститься с Фомой захотел.
– Как – проститься?
– В лоб поцеловать. В последний раз на него взглянуть.
В общем, сама знаешь. Мы же не звери, решили – пусть брат с братом простится. Гроб подняли, открыли. А Лешка посмотрел на покойника, затем рубашку расстегнул, потом брюки и как заорет на все кладбище, что это не Фома.
– Он что, совсем идиот?! А кто же там тогда лежал?
Гарик посмотрел на меня глазами, полными ужаса.
Затем он потоптался на месте и тихо произнес:
– Чупа! Мы ему поверили. Это и в самом деле не Фома.
– Вы что, совсем спятили?!
Я развернулась, чтобы уйти, но тут увидела подъезжающий к моей даче «опель».
– А вот он и сам едет… – пробурчал Гарик.
«Опель» остановился, и из него вышел Лешка, родной брат Фомы, мой одногодка. Мы не виделись пару лет.
Он жил в Риге и работал переводчиком в какой-то туристической фирме. С Фомой у него не было ничего общего Честно говоря, я даже сомневалась в том, что они произведены на свет одной матерью. Уж больно разными казались братцы.
Лешка подошел ко мне и хотел, было, меня обнять. но я резко вскинула плечи, тем самым лишая его такой возможности.
– Ты чего себе позволяешь! Я твоего брата, то бишь собственного мужа, в землю положила, а ты, значит, вытащил! Какое право ты имеешь вести себя подобным образом?!
Лешка отпрянул и взволнованно проговорил:
– Это не мой брат, это какой-то посторонний умело загримированный мужик.
– Надо же! И с чего это ты решил?
– У моего брата в правом боку должен быть шрам от ножевого ранения. Его он получил в армии, и не заметить его невозможно. Под правой ягодицей есть еще один небольшой шрам. В семнадцать лет Фома очень сильно простыл. А когда он простывает, то всегда покрывается фурункулами. Так вот, под правой ягодицей у него вскочил громадный фурункул. Фома не придал этому особого значения. Фурункул стал еще больше, началось нагноение. Брат обратился в больницу только тогда, когда разнесло всю ягодицу. Пришлось делать операцию. Фурункул вырезали, и на этом месте образовалась небольшая впадина, недостаточно заметная. И еще: у Фомы нет последнего зуба слева. Ему его удалили. Если ты мне не веришь, то можно поднять карточку у стоматолога. Ну вот, я назвал тебе все три отличительные черты и думаю, что этого достаточно. Не знаю, как там насчет зуба, но про шрамы тебе должно быть хорошо известно. Есть еще кое-что….
– Что же? – растерянно спросила я.
– Я с самого начала не поверил, что Фома умер. У меня с ним есть духовная связь, понимаешь?
– Нет – Когда ему плохо, я всегда это чувствую. Помнишь, как он два года назад разбился на машине? Так вот, я в ту ночь вообще не спал, у меня сердце болело так сильно, что жене пришлось «скорую» вызывать. А тут умер… Не может этого быть, потому что я вообще ничего не почувствовал. Если бы он и в самом деле умер, меня бы инфаркт хватил.
– Это не аргумент, а твои выдумки. – Я перевела взгляд на Гарика и еле слышно произнесла:
– Где труп?
– У меня в багажнике.
– Неси сюда.
Гарик направился к машине, а Лешка, скрестив руки на груди, нахально буравил меня глазами.
Я старалась не смотреть в его сторону и не показывать свое крайне взвинченное состояние.
Гарик принес тело и положил его к моим ногам. Сердце неприятно заныло, захотелось заорать что есть силы.
Опустившись на колени, я принялась всматриваться в лицо покойника, стараясь не дотрагиваться до трупа.
Лешка сел рядом, расстегнул рубашку и откинул тело на бок. Затем провел рукой по тому месту, где должно быть ножевое ранение, и испуганно произнес:
– Видишь, ничего нет.
– Вижу… – прошептала я.
Лешка смахнул слезу и с силой надавил на труп. На его руках остались мелкие кусочки дорогой гримировальной краски. После этого он размазал краску по лицу, и туг окончательно стало ясно, что это не Фома.
