– Я у себя дома или нет? Да или нет?- повысив голос, переспросила она.
– Да!- с отчаянием выкрикнул Ален.
– Тогда какие могут быть вопросы? Разве я не могу пригласить к себе кого хочу?
– В таком виде?
– Хороши манеры,- запоздало отреагировал Гарри.
– Подобным тоном со мной еще никто не разговаривал.- В голосе Гарри звучали угрожающие нотки.
– Прости его, Гарри! Он всегда такой нервный, когда возвращается с работы.
– Его самочувствие меня не волнует. Я ухожу.
Изящно изогнувшись, он поднялся с пола, допил из стакана виски и, направляясь к двери, кивнул Марине на прощание головой.
– Мне ужасно хочется набить вам морду,- устремив на Гарри налитые кровью глаза, прошипел Ален.
Марина встала с пола, влезла в свои трещавшие по швам джинсы, затем надела рубашку Алена.
– Марина, ты куда?
Она подошла к нему, легким движением руки взъерошила его волосы и резко, как выстрел из револьвера, выпалила:
– С ним.
– Ну, если я еще соглашусь,- сухо уточнил Гарри.
– Гарри, не будь таким противным,- захныкала Марина.
– В таком случае пошевеливайся. Этот твой мужичок мне не нравится.
– Марина!- задохнулся Ален.
– Ты мне осточертел,- грубо оборвала она его.
Дверь за ними захлопнулась. Ошарашенный таким финалом, Ален машинально налил себе виски.
– Дерьмо, дерьмо и еще раз дерьмо,- прошептал он.
Неожиданно в дверь позвонили. Марина! Она подшутила над ним! Вне себя от охватившего его восторга, он бросился к двери, но простая мысль охладила его пыл: не следует так бурно проявлять свои чувства, иначе она поймет, какую имеет над ним власть.
Он сделал строгое лицо, слегка нахмурил брови и открыл дверь.
– Здравствуй, Ален! Я могу войти?
На пороге стояла улыбающаяся Мабель. От неожиданности он оцепенел.
– Ты перекрасила волосы в зеленый цвет?
– Тебя это волнует?- проходя мимо него, спросила она.
Быстрым, цепким взглядом она осмотрела комнату.
– Все на своих местах, за исключением моих фотографий. Почему ты убрал их? Они тебя раздражали?
Она села в кресло, и ее юбка высоко задралась, обнажив мясистые ляжки.
– Я очень тороплюсь. У меня сейчас обеденный перерыв, и я буквально на секунду за…
– Разве ты работаешь?- перебила его она.
– А из каких средств, по-твоему, я плачу тебе алименты?
Мабель засмеялась мелким, так хорошо ему знакомым покровительственным смехом.
– Ален, Ален… Сегодня – 22 июля, а чек я должна была получить тридцатого числа прошлого месяца. Ты говоришь несерьезные вещи.
Она широким жестом положили ногу на ногу, и он заметил полоску ее трусиков телесного цвета.
– Ты его получишь.
– Когда?
– В данный момент я на мели. Мне нечем заплатить даже за квартиру. Более того, у меня задолженность в банке по кредиту.
Она с подозрительным вниманием посмотрела на него.
– С тобой всегда так… Как ее зовут?
– Кого?
– Ту, которая потрошит тебя? Господи, ты постоянная добыча женщин… Все! С меня достаточно!- Она глубоко вздохнула, снисходительно посмотрела на него, затем, потупив глаза, тихо сказала:
– Все получилось так глупо… Может, мы поторопились? Иногда мне приходит мысль… ведь не все же было так уж плохо…
– Что?
– Наша жизнь,- ответила она голосом провинившей ся школьницы.
Инстинктивно Ален почувствовал надвигающуюся опасность.
– Ты к чему клонишь?
Мы живем независимо друг от друга, и нас ничто не связывает…
– Связывает! Мои деньги!
– Если бы ты знал, как мне тяжело их принимать. Но я одинока, и у меня нет выбора. Это ужасно…
Вдруг она расстегнула блузку и тыльной стороной ладони потерла грудь. Ален успел заметить розовый набухший сосок.
– Жарко здесь…
Она откинулась на спинку кресла, и ноги ее широко разошлись в стороны.
– Может, начнем все сначала?
Наконец-то он понял ход ее мыслей, и его охватил ужас.
– Сначала?- медленно произнес он.
– Не мы первые, кто оказывается в таком положении…
Несмотря на жару, он почувствовал, как его зазнобило.
– Что ты на это скажешь, Ален?
– Мабель, я опаздываю.
– Да или нет?- надтреснутым голосом спросила она.
– Нет! Это была ошибка… Недоразумение…
Резким движением она оправила юбку и вскочила на ноги. Мышцы ее лица конвульсивно сокращались.
– Я только что от Хартмана. Он завел на тебя дело, и тебе, миленький, придется раскошеливаться…
Мабель показалось, что слов недостаточно, чтобы выразить ему всю накопившуюся в ней ненависть, и она плюнула ему прямо в лицо.
***
За исключением мягких перчаток из черного шевро и соломенной, украшенной мелкими цветочками шляпки, натянутой до бровей, на Марине, как обычно, ничего не было. Опершись ладонями о пол, она усердно делала отжимания.
– Пятьдесят,- сказала она тяжело дыша и распласталась на полу мастерской, широко раскинув в стороны руки и ноги.
– Меньше тридцати,- невозмутимо заметил Гарри.- Почему ты постоянно врешь?
– Ничего не могу с собой поделать. Принеси мне стакан молока.
Наклонив консервную банку, Гарри поливал поверхность охристого полотна, лежавшего на полу, карминово-красной краской.
– Возьми сама.
– Гарри… ну, пожалуйста.
– Ты меня с кем-то путаешь.
Не меняя положения, Марина впилась зубами в яблоко и задумчиво уставилась в потолок.
– Он славный – тот,- сказала она мечтательно.
– Уже жалеешь его?- с ехидцей спросил Гарри.
– Он хорошо трахается.
От этих слов Гарри даже хохотнул.
– Бухгалтер! Ничтожный, жалкий, смешной бухгалтеришка! В какие это времена «минусы-плюсы» стали как следует трахаться? Подойди сюда…
Она послушно поднялась, подошла к залитому краской полотнищу и растянулась на нем во весь рост.
– Повернись… живее!
– Я испачкаю перчатки,- запротестовала она.
Не переставая жевать яблоко, Марина размазывала своей округлой попкой карминово-красную краску.
– Подожди, когда я продам этот шедевр, закуплю для тебя целый супермаркет.
– Никто никогда не купит ни одной твоей картины.
– Кто не понимает тонкости моей живописи – законченный мудак. Активнее шевели задницей. Я назову это произведение «Отпечатки». Эй! Ты куда?
Испачканная краской, Марина развинченной походкой подошла к холодильнику, достала бутылку молока и выпила всю прямо из горлышка.
– Психопатка! Ты о чем думаешь? Краска высохнет.
Она медленно подошла к низкому дивану и, не обращая внимания на то, что вся была в краске, села. Гарри хотел возмутиться, но она опередила его.
– Я думаю об Алене.
Когда Ален вошел в кабинет, лошадиное лицо Баннистера расплылось в широкой доброжелательной улыбке.
