Ознакомительная версия.
Лина шла по деревне и вспоминала, что роскошная природа этих мест всегда с успехом врачевала ее сердечные раны. Расставание с бывшим мужем, отнявшее столько душевных сил. Бурный роман с глубоко женатым музыкантом, для которого она была лишь очередной, удачно найденной музыкальной темой. Было еще несколько эпизодов личной жизни, к счастью тоже оставшихся в воспоминаниях. Все они на фоне щедрой природы казались мелкими, глупыми и необязательными. Лишь в доме у Викентия Модестовича, где Лину принимали на правах близкого человека, она по-настоящему отдыхала душой. Обычно она останавливалась по выходным в маленькой мансарде. Там же развилась и окрепла ее страсть к сочинительству. В последнее время Лина привозила на дачу к подруге свой ноутбук и записывала наблюдения и мысли, которые казались ей оригинальными. Набрасывала сюжеты будущих рассказов, не надеясь особенно их где-нибудь напечатать. Написание недлинных текстов доставляло ей удовольствие, как всякое необязательное занятие. В другие дни на это не хватало времени. Лина руководила детской студией «Веселые утята» и работала в будни, а случалось, и в выходные с утра до позднего вечера. А здесь она словно проживала другую, параллельную, приятную и спокойную жизнь. Общалась с подругой детства Люсей, с ее домочадцами и домашними любимцами. Лина почти не тяготилась тем, что живет чужой жизнью, чужими заботами, радостями и отношениями, словно поставила на самой себе жирный крест. Только иногда, как минувшей ночью, накатывала свинцовая тоска, но многоголосый храп обитателей особняка быстро усыплял и убаюкивал, порой смешил, а главное, отвлекал от грустных мыслей…
Не успела Лина отойти от дома, как рядом промчался видавший виды жигуленок, щедро обдав ее жирной подмосковной грязью.
— Эй, шеф, нельзя ли аккуратнее! — крикнула Лина, с досадой разглядывая пятна на белых брюках.
Из окна выглянула небритая, довольно-таки неприветливая мужская физиономия. Мешки под глазами, всклокоченные волосы — вот он, деревенский поклонник Бахуса во всей красе. И как только наглости хватило в таком виде сесть за руль!
«Про таких-то субчиков и снимает передачу „Дорожный патруль“, — с досадой подумала Лина, — хорошо еще, что на этих колдобинах не разгонишься, а то сбил бы и не вздрогнул. Или удрал бы, не оказав помощи».
— Безобразие! Облил грязью и даже не извинился! — продолжала она кипятиться.
— Облил грязью! Да я чуть в столб не врезался, когда вы из кустов выскочили! Гуляли бы лучше, мадам, по дорожкам барской усадьбы, зачем кидаться под мою раздолбанную машину? — набросился на нее водила. Его голос неожиданно показался Лине приятным — иногда встречаются и среди пьяниц такие «мужчинские мужчины» с отрицательным обаянием — вроде мужественных героев Бельмондо или Депардье.
«Да что это я! — очнулась Лина. — Сравнить это чудовище с брутальными французами! Да он, кроме футбола, по телику ничего не смотрит, а уж актеров французских точно не знает».
Вслух она сказала:
— Не очень-то вы вежливы с дамой.
— Отработай, дорогуша, как я, две смены, тогда будешь морали читать, — не унимался незнакомец, хамовато переходя на «ты».
«Да с кем это я тут спорю! С деревенским пьяницей! С маргиналом!» — опомнилась Лина.
Она резко развернулась посреди дороги и быстро пошла обратно.
«Зачем с алкашом связываться? Все равно что читать мораль девушке легкого поведения. Ну и ну! Вот и прогулялась… „Куда бежишь, тропинка милая, куда с собой меня зовешь?“ Да он по-своему прав, этот Спиноза! И впрямь лучше сидеть за высоким забором на даче у Викентия и не рыпаться. Там хоть никто не нахамит. А этому озлобленному гастарбайтеру только дай поскандалить, — подумала она с неприязнью. — Небось с похмелья еле пилит на своей разбитой тачке, хозяин опять с зарплатой кинул, трубы горят, подлечиться не на что, вот и хамит. Еще, чего доброго, подаст назад, выскочит из машины и огреет по темечку монтировкой».
Чувство самосохранения пересилило гнев. Да и жалко ей вдруг стало этого незадачливого «гостя Московской области». В любом случае ему хуже сейчас, чем ей. Лина, в душе презирая себя за интеллигентское добросердечие, резко остановилась, затем сделала несколько шагов обратно. А потом и вовсе широко, как в рекламе зубной пасты, улыбнулась и сказала как можно приветливей:
— Эй, господин! То есть товарищ! Нате, возьмите на поправку.
Она достала мятую сотню, которую случайно нащупала в кармане брюк, и как можно ласковее, стараясь не снимать с лица «американскую» улыбку, протянула купюру незнакомцу.
— Да вы, мадам, там у себя, в домике на горке, совсем от жизни оторвались, — неожиданно расхохотался мужчина, — за такую денежку нынче и сок-то не всякий купишь! Спросили бы у прислуги, если цен не знаете. Оставьте, мадам, вашу бумажку себе на шоколадку, а еще лучше — яблочек на станции купите, а то вы бледная какая-то. Гемоглобина, похоже, в крови мало. Это я вам как врач говорю.
Он резко газанул и, подняв столб пыли, покатил по деревне.
Лина застыла посередине дороги, как в игре «замри». Она кипела от гнева. «Врач»! Еще бы сказал «профессор»! Врун и пьяница! Эти заезжие гастарбайтеры слишком многое себе позволяют! Сотни ему, видите ли, мало! Зажрался! «Бледная!» Зато глаза не красные, как у некоторых. Правильно в женских журналах пишут, приличных мужчин пора заносить в Красную книгу. Зато остальных — как бездомных собак в Москве. Стоит зазеваться, как такой «врач» привяжется. Все они, пока тут работают, мечтают поселиться у временной «женушки». Жить на всем готовом, а семье деньги посылать. Таких в каждой подмосковной деревне сейчас больше, чем местных жителей.
Лина едва не заплакала. И настроение, и белые брюки были безнадежно испорчены. Постояв секунду посреди дороги, она, словно очнувшись, повернула назад, в «барскую усадьбу». Пить чай с тортом, толстеть и утешаться. Не зря пишут, что сладкое для женщин — мощный антидепрессант. Вроде водки для мужчин… А может, потом стоит сесть за компьютер и описать эту встречу? Сочинительство обычно примиряет с жизненными неприятностями не хуже валерьянки. И Лина, развеселившись от этой мысли, прибавила шаг…
День прошел в необременительных дачных хлопотах. Серафима стремительно становилась в доме своей, к вечеру все дачники обращались к ней дружелюбно-насмешливо, словно она жила здесь всегда. Даже Викентий Модестович неожиданно для всех сократил по отношению к Серафиме дистанцию, которую обычно держал с малознакомыми людьми. И внезапно попросил толковую девушку помочь привести в порядок мемуары, которые писались патриархом уже не первый год. Вскоре Викентий и Серафима устроились в беседке работать над рукописью.
Ознакомительная версия.
