После свадьбы родители наши потеряли дар речи месяца на три. Нил, дорогой наш братик, великий человек, студент Оксфорда, нанося ежегодный визит, схватил Илэйн за локоток и сказал ей, «Вот что, сестренка, скажу тебе только одно, но важное – ты, э, на своего пугилиста любуйся по телевизору, сколько влезет, но никогда, слышишь, никогда, гадина, сука, пизда, не появляйся на его матчах возле ринга. Чтобы никто никогда тебя там не видел. Никогда». Моя коротконогая сестра поняла, что он прав и согласилась. Что ж – похвальная рассудительность в ее случае – тупой безгрудой искусственной блондинки.
Как и ожидалось, наше тайное соперничество только усилилось после этого. Боксер – он ведь не просто красивый. Он … демиург … квинтэссенция мужской красоты. Две расы совместились в нем, чтобы произвести на свет беспрецедентную особь. Что он в ней находит? Нет, я серьезно! Если все мои записи скопировать на пленку с цифровиков, можно было бы из этой пленки сплести поводок-косичку для Луны. Все есть – их выходы в люди, разговоры, секс, скандалы – словом, все. Кстати, она более или менее фригидна, моя сестра, и притворяться не умеет совершенно. Честно. Корейская проститутка в пригородном борделе притворяется гораздо лучше. Невозможно поверить, но это так – у него, с тех пор, как на ней женился, не было ни одного романа! У них двое детей, почти готовых к интернату для богатых. Что говорить – у нее за это время было четыре любовника! О двух он знает. Он что, больной?!
А мне-то что, я ничего не знаю и мне все равно, я просто хочу быть с ним, жить с ним, умереть с ним, восхищаться им и баловать его. Как-то это неудобно даже, честно говоря. Попытки были. Не могла устоять. Неподготовленная (это я-то, представляете?), попыталась его соблазнить. Он очень стеснялся. Я настаивала. Ему стало меня жалко. Он не знал, как мне отказать, меня же при этом не обидев. Было унизительно. Я хлопнула дверью и через час поняла, тупая корова, что нужно было его неуклюжую жалость использовать в собственных целях, конечно же. Что ж. Придется быть осторожнее и терпеливее. В любом случае, рано или поздно он будет мой. Я знаю. Потому что я его люблю. Да. Я знаю, что любви не бывает. Это сексуальное влечение и химия и немецкие романтики восемнадцатого столетия, и «Спящая Красавица», и книги о чувственности, но я его люблю. У меня целых шесть лет не было любовника – с их свадьбы. В некотором смысле я такая же верная, как он. Это сестра моя склонна к разврату.
Иногда на меня находит – грезы, это называется грезы. Очень необычно, и никогда о том, что действительно со мной происходит, я не слышала. Необычные какие-то грезы. Могу просто сидеть в кресле, ноги по-турецки, и смотреть в одну точку, и уйти в прошлое через время и пространство, или чего там, это – воображаемый … не знаю … квантовый прыжок, что ли … Всегда одна и та же эпоха, и всегда одно и то же место – Париж, середина девятнадцатого века. Ощущения очень реальные, настолько реальные, что все мои чувства мне подвластны. То есть, я там живу. Поскольку грезы эти – мои, я, естественно, королева, и не какая-нибудь, но королева Франции, живу в Версале, навещаю Париж в карете, инкогнито. Когда я смотрю на себя в зеркало, там, в том мире, то вижу обычную Гвен, тридцати трех лет, с короткими ногами, чрезмерно развитыми икрами, темными кудрями и всем прочим. Я – это я и есть. Но в королевском исполнении. Могу быть с тем мужчиной, с которым пожелаю, и я очень, очень разборчива. А они все меня обожают. И дело не только в деньгах – они действительно меня обожают. На самом деле. Я родилась в лучах власти, а потом еще и вышла замуж за власть – лучших стимуляторов не бывает. У меня только один любовник. Он художник, абсолютно безвестный, и я с ним жестока. Я могла бы сделать его знаменитым в один день, и он остался бы моим любовником, но, честно говоря, мне нравится, что он безвестный. Он этого не понимает. Он очень искренен и нежен. От денег отказывается. Поэтому приходится дарить ему подарки. Он тайно продает некоторые из них. Ему всегда не хватает на жилье, и еды ему вечно не хватает. Я его подкармливаю, когда мы выходим в люди – я инкогнито, в камуфляже, он в тоске и страсти. Больше всего нас с ним привлекает Латинский Квартал.
Слуги мои меня ненавидят. Я заставляю их дважды в день приносить наверх корыто, чтобы принять ванну, или, когда любовник мой меня навещает – три раза в день. Любовник мой думает, что я сумасшедшая. Так все думают. В реальной жизни, в вымышленной жизни – это все равно. Любовник не знает, что я из будущего. Понятия не имеет, что он всего лишь – плод моего больного воображения. Встречи у нас случаются все реже и реже – с тех пор, как в моей жизни появился боксер.
Сегодня я сидела в кресле и пыталась сконцентрироваться. Не получилось. Никаких грез. Да, боксер мне всю жизнь испортил.
Невыносимое Утреннее Похмелье.
Роджер Вудз, репортер из «Крониклера», проснулся и сразу потянулся к телефону. Попал на автоответчик начальства.
Роджер объяснил автоответчику, что болен и нуждается в отдыхе, после чего снова погрузился в неровный, пятнами, сон. В следующий раз проснулся в полдень, и ему было лучше.
Состояние Журналиста Улучшается.
Рядом с ним в постели лежала незнакомая женщина. Утренний ее запах не был неприятен, но и не притягивал. А может, похмелье мешало. В любом случае, вместо ленивого утреннего секса (а разбираться будем потом) Роджер выскользнул из постели, качнулся, восстановил равновесие, и попытался ее, женщину в его постели, рационализировать. И не смог. Наверное одна из репортерских групи. На полу лежали два использованных презерватива. Роджер протопал в китченет и включил кофеварку.
Загадочная Русая Женщина Обнаружена в Постели Репортера.
Он налил себе кофе, присел за кухонный стол, служивший также письменным, включил компьютер, поставил кружку рядом, забежал в туалет, почистил зубы и надел халат.
Никаких сенсационных новостей. В предыдущее утро тоже не было. И в утро, предшествующее предыдущему, тоже.
Апатия Журналиста.
Он поразглядывал гору бумаг, две полные пепельницы, и живописно разбросанную по поверхности пола его студии на Верхнем Вест Сайде грязную одежду. Затем еще раз посмотрел на Русую Загадку, которая начала подавать признаки жизни.
– Доброе утро, – сказала она, садясь на постели. Она взглянула на часы. – Ах ты, черт … Это правильное время?
Стрелки стенных часов не двинулись ни разу за последние два года, но это, решил Роджер, несущественно.
