Кэтлин, элегантная дама одних лет с Хелен, крепко взяла подругу под локоть и повела к дому, неодобрительно поджав губы.
— Ради всего святого, Хелен, к чему теперь рыться в этом грязном белье?
— Грязное белье! Я ей дам грязное белье! Но Кэтлин уже подводила ее к двери. Визгливые вопли неожиданно сменились хихиканьем, перешедшим в рыдание, и все стихло за закрывшейся дверью.
— Боже правый, — пробормотал Дэн, оборачиваясь к Эдит Трумэн.
Она махнула рукой, поняв его без слов.
— Пойду позвоню Доку.
Остальные дамы топтались у двери, не сводя глаз с Элизабет. Никто не спешил успокоить ее или помочь отряхнуть грязь с одежды; ни слова недоумения или сочувствия. Они сгрудились у дома Джарвиса, точно охраняли парадный подъезд от вторжения, и в их глазах отражались беспокойство, осуждение, равнодушие, — что угодно, только не жалость.
Элизабет стояла у ступенек, всматриваясь в лица. Лица были новые, но она читала на них те же чувства, что на лицах дам-родительниц из Лиги юниоров Атланты в день, когда по городу разнеслась шокирующая новость о ее разводе. Она всем чужая. Ее никто здесь не ждал. Отчуждение невидимым проливом протянулось между ними и ею. Этот пролив становился все шире, и никто не желал протянуть ей руку с того берега. Она была одна.
Это тоже было ей совсем не в новинку, но почему-то Элизабет стало так больно, как никогда не бывало. Быть отвергнутой высшим обществом Атланты, когда развернутая против нее Броком кампания достигла апогея, было еще терпимо. Но стоять на лужайке у дома Джералда Джарвиса в заляпанной красными пятнами вишневого желе майке, под взглядами почтенных матрон… Слезы душили Элизабет, застилали глаза.
— Дамы, предлагаю вам вернуться в дом и приготовить кофе, — распорядился Дэн.
Он поддержал Мэйвис под локоть; она тяжело поднялась и пошла к двери. Осколки тарелки бабушки Шумахер хрустели под ее высокими ортопедическими ботинками. Здорово, подумал Дэн. Город еще гудит, пересказывая новость об убийстве, а здесь уже родилась новая легенда: как «эта стерва с Юга» довела бедную Хелен Джарвис до нервного припадка.
Когда дверь с громким стуком закрылась за последней из дам, он напустился на Элизабет:
— Черт возьми, я ведь просил вас подождать… Конец гневной фразы застрял у него в глотке. Элизабет стояла перед ним в линялых джинсах и университетской майке, глотала слезы и пыталась оттереть с одежды липкие пятна. Проклятье, она плачет. Он мог справиться с ее капризами и тирадами; ее ядовитое остроумие удерживало ее как раз там, где надо — на расстоянии вытянутой руки, не ближе. Но слез он не ожидал; более того, вообще никогда не знал, как вести себя с плачущей женщиной. Нечто подозрительно похожее на нежность шевельнулось внутри, и он досадливо поморщился.
— Вот так, — судорожно вздохнув, сказала она, растягивая дрожащие губы в ироничной улыбке. — Это мне за мою вежливость.
Большая прозрачная капля скатилась с ресниц ей на щеку, и Элизабет сердито смахнула ее. На коже осталась красная полоска желе. Чертыхнувшись, Дэн подошел к ней, на ходу вынув из кармана брюк безупречно белый носовой платок.
— Умеете вы разбудить лучшее, что есть в людях, — проворчал он, вытирая ей щеку и стараясь думать только о том, что делает. Его охватило непреодолимое желание обнять ее, и он едва справлялся с собой. Что-то мягок он стал. Видно, стареет.
Элизабет чуть не рассмеялась. Разумеется, он совсем не то имел в виду, но факт остается фактом: впервые в своей поганой жизни он действительно был любезен с нею. Да, был: в его глазах за раздражением проглядывало сочувствие, и он встал так, чтобы загородить ее от любопытных взглядов из окон дома.
— Вы не могли бы тереть чуть сильнее? — спросила Элизабет. — Кожа на левой щеке никогда не была мне особенно нужна, а вы уже почти целиком ее содрали.
Дэн сердито насупился, но стал действовать осторожнее.
— Спасибо, — пробормотала она, забирая у него платок. — Остальное, если вы не против, я сама.
Остальное было на груди. Мысль позволить его руке опуститься ниже, коснуться ее грудей не оставляла Элизабет с тех пор, как она случайно встретилась с ним взглядом, случайно задела кончиками пальцев его руку с платком. Всего лишь фантазия, игра воображения — прикосновение этих длинных, сильных пальцев к ее коже.
Он поднял глаза, и их взгляды встретились. Элизабет моргнула, точно пытаясь выйти из оцепенения, и провела кончиком языка по нижней губе.
Он хотел поцеловать ее, и был момент, когда просто не понимал, почему нельзя сейчас же коснуться губами ее губ и узнать их вкус. Он твердил себе, что это обычная реакция здорового мужчины на близость женщины, гормональный всплеск и ничего больше, ничего сложного, ничего эмоционального. Она раззадорила его, вот и все, а тело реагирует, как ему положено природой.
Он обнял ладонью ее щеку, придерживая большим пальцем подбородок, и повернул ее лицо чуть вбок, чтобы было удобней…
Дэн!
Резкий голос Эдит Трумэн развеял чары. Дэн тряхнул головой, прогоняя наваждение, и оглянулся. Эдит стояла в дверях с посудным полотенцем в руках, похожая на бабушку, зовущую его пить чай с пирогом. Она уже шестьдесят лет была замужем за Доком Трумэном, насмотрелась на людские страдания, достойно пережила трудные времена. Сейчас она выглядывала из дома, и глаза у нее молодо блестели.
— Только что звонил Марк, спрашивал, здесь ли ты. Они там вовсю готовятся к пресс-конференции и, кажется, никак не могут договориться, кому начинать…
Дэн махнул рукой, умудрившись вложить в этот жест и согласие, и недовольство одновременно.
— Уже еду.
И оглянулся через плечо на Элизабет.
— Поехали, горе мое, — бросил он, направляясь к машине. — Представление начинается.
— Вы не могли бы высадить меня у дома Джолин? — спросила Элизабет, с трудом поспевая за ним. — По-моему, если я появлюсь на вашей ассамблее в таком виде, то привлеку к себе ненужное внимание.
«Ты привлечешь к себе внимание, даже если оденешься монашкой», — подумал Дэн, но оставил этот комментарий при себе и только буркнул «да».
— Вы просто душка, — промурлыкала она, забираясь в машину, и еле удержалась, чтобы не хихикнуть, таким взглядом он ее обжег. Хочет, чтобы она думала, будто он просто грубый солдафон с шерифской бляхой на груди, и не замечала бы, что в нем есть что-то хорошее.
— Не копайтесь там, — брюзгливо напутствовал он, поудобней устраиваясь за рулем. — Я вам не заказное такси, так что не ждите, что буду торчать под дверью, пока вы терзаетесь сомнениями, в чем этой весной принято ходить на пресс-конференции.
— Есть, сэр, — лихо вскинула она ладонь к виску, за что заслужила очередную порцию ворчания, затем блаженно откинулась на спинку сиденья и внимательно смотрела на Дэна, пока он выруливал на дорогу. — Как ни трудно мне вести себя с вами цивилизованно, — серьезно сказала она, — я вам благодарна.
