Ну, и наконец — с бойфрэндами все никак не везло. От тоски даже чернокожего конголезца себе завела с площади Форум дез Алль… Он там пластмассовыми голубками и Эйфелевыми башенками торговал для туристов, а заодно и кокаином вразнос. Каждую порцию во рту в полиэтиленовом пакетике держал, чтобы флики не засекли. В конце концов Зигги, как звали конголезца, ее вульгарно обокрал. Обчистил всю ее квартирку до основания, пока она была на работе, — вынес даже телефон с факсом и телевизор с ди-ви-ди плейером…
И тут ей вдруг предложили поехать в Москву.
Где-то в каких-то компьютерных недрах всплыл тот факт ее Curriculum Vitae, что она два года училась в Сорбонне на факультете славистики… Рюсски язык… Москва-распутин-водка-спутник-гагарин-карашо! Собственно, вся эта школьная увлеченность Достоевским-толстоевским была так давно забыта! Но компьютер вспомнил. И напомнил кому надо.
А кто надо — это оказались важные и молчаливые ребята из таинственного ведомства. Они вообще с самого начала велели помалкивать. В любом случае, независимо от того, договоримся — не договоримся… А немцам лишний раз о таких условиях напоминать не надо! Нация понятливая и дисциплинированная. И Астрид — не дура. Что она, цээрушников, выдающих себя за телевизионных бизнесменов, от настоящих бизнесменов отличить, что ли, не может?
В общем, предложили ехать в Москву. И сразу биг-боссом! С окладом жалованья девять тысяч долларов в месяц, плюс представительская бесплатная квартира в центре, плюс машина…. И плюс — премиальные в конце года…
Дура была бы, если б не согласилась!
Хотя, откровенно говоря, ехать в Москву не хотелось. Из Парижа-то!
Астрид ехала в Россию, настроившись на презрение, к аборигенам.
Попрошайки. Подобострастные попрошайки. И это потомки победителей! Это они-то нас победили!
Одна ее американская знакомая, ассистент-профессор из Айовы, рассказывала, как в конце восьмидесятых, будучи студенткой Кливлендского университета, ездила в Москву, как мужчины ездят в Таиланд в секс-тур…
Знакомая была невероятно толстая и практически безобразная. В студенческом кампусе, где первые два года все отрываются по полной программе, ощутив всю прелесть самостоятельной сексуальной жизни, как Чайка Джонатан Ливингстон, когда научился пикировать… Так вот, подруге с ее фигурой в Кливлендском кампусе ничего не светило. Даже с малорослыми очкариками… Те предпочитали ей, стодвадцатикиллограммовой мисс Айова, порнокассету… И тогда кто-то посоветовал подруге съездить в Москву — поучиться полгодика в МГУ имени Ломоносова.
И — о чудо! Сексуальная жизнь подружки сразу наладилась. Лучшие красавцы факультета искали ее внимания. Она не только рассталась наконец-таки с девственностью, но даже ощутила себя этакой леди-вамп, этакой стервой, которая может менять мальчиков, водя их за нос…
Это было чудо!
Они все вожделели ее американского паспорта…
Они трахали ее, но при этом они трахали ее американский паспорт.
Они хотели жениться, они хотели вызова в Америку. Они…
Они были дикими туземцами — эти русские человечки, с виду вроде как белые, а внутри — даже не негры, а хуже… Попрошайки. Они были готовы плясать вокруг нее, толстой, некрасивой. Готовы были прилюдно ходить с нею, обнявшись, целуя и прижимая к себе, ради перспективы уехать к ней в Айову…
Именно таких подчиненных — попрошаек, неумех, неудачников, подобострастных льстецов, заискивающих перед каждым иностранцем в ожидании подачки, — она ожидала заполучить здесь в свое распоряжение. И какое же удивление, какое же неожиданное разочарование испытала она здесь, на месте! Оказалось, что большая часть соискателей на корреспондентские места в Московском отделении Си-би-эн-эн состояла либо из хорошеньких протеже «новых русских», что ездят на «мерседесах» с синей мигалкой, либо мальчиков-девочек из знатных московских фамилий… Астрид не была готова к тому, что журналистика в Москве традиционно была профессией для богатых… И не сразу разобралась в ситуации, с ходу позиционировав себя этакой «мэм-сахиб», большой белой госпожой, по праву рождения призванной помыкать туземными рабами, нищими и без мозглыми. Этим она добилась только одного — сотрудники за глаза прозвали ее «астридой»… Она не поленилась заглянуть в словарь… Бр-р-р! Оказалось, что это такие кишечные паразиты, которые проникают даже в печень…
А она, Астрид, на самом деле — от латинского «астра» — звездная…
Но здесь ее звездное имя, равно как ее звездно-европейский паспорт, были всем, в общем-то, по барабану.
Пришлось срочно менять имидж, самой показывать класс и, как пластмассовый кролик на собачьих бегах, задавать темп репортерской работы…
Так или иначе — но работа ее увлекла. Мало-помалу.
И любовника она вновь — ну что за напасть такая! — завела чернокожего. Его звали Манамба, он заканчивал курс в Университете Дружбы народов. Они познакомились в ночном клубе на Арбате. Манамба устраивал ей в постели на ее представительской квартире на Чистых прудах настоящие хот-стрип-пип-шоу …
Астрид просто разум потеряла с Манамбой.
Покуда его не задержала столичная милиция. И не обнаружила при нем несколько ее золотых украшений… Вот совпадение так совпадение!
После этой истории Астрид решила не то чтобы покончить с личной жизнью вообще, но кардинально пересмотреть некоторые ее аспекты. Например, вовсе не обязательно спать с мужчиной. Не то чтобы с черным. А вообще — с мужчиной.
С Ликой Астрид познакомилась в «розовом» клубе с претенциозным названием «Кеннеди Роуз». Лика сидела за стойкой бара в тонком белом мини-платье с трогательными бретелечками на худеньких плечах. Она очень напоминала манекенщицу Твигги. Ту самую — из начала шестидесятых, что вместе с «Битлз» разбивала и расшатывала устои.
Лика была в чулочках. В белых ажурных чулочках. Астрид сразу поняла, что на Лике не колготки, а именно чулочки с резиночками и с поясом. Ее тонюсенькие ручонки раскачивались над барной стойкой, как два стебелька на осеннем сквозняке. Она пила ром «Баккарди». Она то отхлебывала из широкого бокала, то своим ярко-красным ротиком притрагивалась к кончику тонкой коричневой сигаретки… И вид этой воплощенной хрупкости вдруг страшно разволновал Астрид.
Она и не предполагала, что в ней может пробудиться такая гамма новых чувств. Астрид ужасно захотелось оберегать и защищать эту хрупкость. Эту тонкую нежность. А потом ей захотелось грубо овладеть этой нежной хрупкостью, чтобы…. Чтобы та умерла в ее объятиях.
Они сразу узнали и поняли друг дружку, Лика и Астрид. И уже через пятнадцать минут, запершись в стерильно белом отсеке дамской комнаты «розового» клуба, оперев тонкую, словно веточку, Лику на белоснежный фаянс, Астрид нетерпеливо снимала с нее белые ажурные чулочки…
