По-моему, у меня открылся рот, точнее, отвисла челюсть. И если бы вопрос был задан напрямую мне, то ответ сам бы слетел с языка. Но он смотрит мимо меня, вперив гневный взгляд в мою подругу. А у той лицо бледнее мела, глаза испуганно мечутся. Ещё немного, и она грохнется в обморок. Беру ситуацию в свои руки:
– Э… я отвечу, – пытаюсь говорить как можно миролюбивее, чтобы остудить пыл взбесившегося начальника, – Мы здесь стоим, потому что на нашем участке всё в порядке. Ценники на месте, полки чистые, товар расставлен по инструкции, покупатель в данный момент отсутствует… Вы всех распугали, – отчитываюсь почти по-военному, но что-то дёргает в конце высказать то, что не следовало. Но, кстати, это правда!
– Чего??? – у начальства округляются глаза, – Кто такая?
Позади Марина Ивановна тихо и торопливо начинает что-то рассказывает этому зарвавшемуся юнцу, видимо, мою биографию.
Я, пользуясь тем, что от меня отвлекли внимание, ухожу к своим стеллажам, в надежде затеряться между молоком и печеньками. Но не тут-то было! Через минуту появляется хозяин и прямиком ко мне:
– Почему пыль под стеллажами! Быстро тряпку в руки, и чтобы через минуту всё чисто было!
– Мыть пол – не моя обязанность, у нас есть уборщицы, – спокойно отвечаю я.
– Будешь возникать – никаких премий! Получишь чистую минималку! – орёт он.
Меня разбирает нервный смех. Этот охреневший мажор собрался меня испугать! Знал бы он, с чем мне пришлось столкнуться. После этого меня уже, наверное, ничего не напугает. И уж тем более я никому не позволю себя унижать.
– Если вам больше мне нечего сказать, то вы мешаете работать, – произношу, не сдвигаясь с места.
– После смены ко мне в кабинет! – бросает он и быстро уходит.
А я без сил приваливаюсь к стене. Разговор с охамевшими начальниками отбирает много энергии. До конца смены два часа. Скорее всего, последние два часа на этом рабочем месте. Весь коллектив шарахается от меня, как от чумной, только Ольга подлетает с претензиями:
– Зачем ты влезла? Ну, поорал бы он, ну постояла бы я, глазками похлопала, а через минуту он бы забыл. А тебя он не забудет. Ну, где ты ещё такую работу найдёшь, точнее работу найдёшь, но зарплата…
Да, зарплата здесь, в отличие от других торговых заведений, отличается в разы. Об этом я узнала уже после того, как устроилась и была приятно удивлена. На премии Сергей Дмитриевич не скупился. Тактический ход, чтобы было чего лишать в случае провинности. Да собственно, в чём моя вина? В том, что начальник самодур?
Рабочая смена закончена. Сколько ни тяни время, а нужно идти. Кабинет на втором этаже. Поднимаюсь, стучу.
– Да! – резкий голос из-за двери.
Открываю, вхожу. Я не была здесь ни разу. Первое впечатление – кричащая роскошь. Богатенький юнец в огромном кожаном кресле за величественным письменным столом. Прохожу в центр, останавливаюсь, ноги утопают в пушистом ковре. Хозяин молчит, с самодовольством меня рассматривает. Я стою и в свою очередь рассматриваю его и, заодно, обстановку. Он не выдерживает молчания первым:
– Как насчёт извинений? – спрашивает с ухмылкой.
– Да, я тоже считаю, что они не помешают.
Молчим, смотрим друг на друга. Он сверлит меня взглядом, хмурится. Не отвожу глаз. Ты не испугаешь меня, и не пытайся!
Наконец, игра в гляделки ему надоедает. Он встаёт, обходит стол, садится на крышку прямо передо мной.
– Ну? – он выжидающе смотрит.
– Ну – это и есть ваше извинение? Или вы забыли сам процесс, как извиниться перед девушкой?
– Что? Не понял? – он удивлён, и это мягко сказано.
– Я жду, когда вы извинитесь передо мной. Ведь именно за этим вы меня сюда позвали? – окончательно наглею я, но терять всё равно нечего.
– Что??? И что ты себе позволяешь, тварь неблагодарная! Тебя тут держат из жалости! Да я выставлю тебя, и ты даже минимум не получишь, ты су…
– Так! – вдруг ору я, перебивая его на слове, весьма обидном, кстати, – Я не собираюсь выслушивать оскорбления от мужчины, доказывающего своё превосходство таким низким способом! Если у тебя есть что ещё сказать по существу, говори, – нарочно подчёркиваю обращение «тебя», ведь он меня тоже на «ты» называет, – Мой рабочий день закончен.
– Либо ты сейчас извиняешься передо мной, либо сдаёшь форму, и твоя работа здесь закончена! – бросает он, едва сдерживая ярость.
– Да? – переспрашиваю я, невинно хлопая ресницами, и начинаю расстёгивать блузку дрожащими руками.
Удивление на его лице сменяется самодовольной похотливой улыбкой. С чего бы ему так улыбаться? Ах, он решил, что я собираюсь предложить своё тело в обмен на работу! Не дождёшься! И под блузой у меня плотная футболка! Мило улыбаясь, движениями стриптизёрши, снимаю с себя верхнюю часть униформы. С силой швыряю в него. На его лице шок и недоумение, на моём отвращение.
– Моя работа здесь закончена! – резко говорю я и выхожу из кабинета.
Захожу в комнату, где переодеваются работники. Почти все разошлись, только Оля ждёт меня, да Марина Ивановна выглядывает из своего кабинета, не решаясь подойти ко мне.
– Ну, что? – озабоченно спрашивает Оля, – Он уволил тебя?
– Я сама уволилась, – устало произношу я, натягивая пальто.
– Да ладно, так не бывает! Что было в кабинете, расскажи!
– Оль, я так устала, завтра приду за расчётом и за вещами, и расскажу. А сейчас домой.
Выхожу на улицу, на ходу застёгивая пальто. Холодный воздух приятно остужает разгорячённые щеки, глубоко вдыхаю несколько раз. Почти успокоилась.
– Даша! Подожди! – голос Виктора позади.
Он догоняет меня:
– Я провожу.
– Но у тебя же смена?
– Моя смена только что закончилась. А ты сегодня задержалась. Так что теперь я имею возможность довести тебя до дома. Поздно уже.
– Я каждый день тут хожу.
– Ты ходишь в восемь, а уже почти десять.
– Да ладно! Ну, пошли.
Он идёт рядом, приноравливая свой широкий шаг к моим шагам. Пытается взять за руку, когда я поскальзываюсь на льду, чтобы потом не отпустить. Но я пресекаю все попытки телесного контакта. Мне достаточно его сутулой фигуры, плетущейся рядом.
– Не расстраивайся, – тихо говорит он, – Свет клином не сошёлся на этой работе. Это же Москва, тут столько возможностей! А хочешь, я тоже уйду, вместе с тобой! – так он пытается меня поддержать.
– Что ты! Зачем уходить? Что ты этим докажешь? И я не расстраиваюсь. Не так уж мне и нравилась эта работа, – вру я, чтобы в свою очередь успокоить его, а то действительно уйдёт в знак солидарности.
Мы бредём очень медленно. Точнее, бреду я, а он подстраивается под мой шаг. Хотя идти к дому где-то полчаса, растягиваю путь на час, пытаясь успокоиться. Если Данила дома, он не должен заметить моего расстройства, и без того я ему вечно хлопот подкидываю. Когда входим во двор дома, от стоянки автомобилей неожиданно отделяется фигура мужчины и преграждает нам путь. Данила!
