Кайдановский постарался оформить лицо в какое-нибудь максимально неопределенное выражение: такие истории он слышал часто. Часто встречался и с таким вот оправданием изменившего мужа. Всегда виновата любовница, а не муж.
– А как сам Александров смотрел на эти измены? – спросил он.
– Ему было все равно. У них в семье была, как бы это объяснить, демократия. Ну, вроде, все друг другу разрешили. Но при этом им очень не нравилось, что есть семьи, где друг другу не разрешают! Им, знаете, как хотелось? Чтобы если у них любовь закончилась, то и у всех она должна немедленно закончиться. Самая ненавистная для Ольги тема была супружеская верность. Мой муж часто на эту тему высказывался – что, дескать, можно прожить с одной женщиной всю жизнь. Ну и напоролся…
«Бедняга!» – хмыкнул Кайдановский про себя, плюсуя семейку к списку подозреваемых.
На этом этапе обнаружился и вовсе классический персонаж: родственник, ненавидящий Ольгу Григорьевну!
Это был двоюродный дядя, судившийся за какой-то старый дом, совершенно не нужный ни депутату, ни его жене. Тяжба была старая, путаная, и если для двоюродного дяди важная в смысле обогащения, то для самой Александровой интересная лишь как дело принципа. Тут уж следователь совсем ничего не понимал. Женщина ворочала миллионными делами, но уперлась по поводу дома на Валдае! Из какого такого принципа? Видимо, из того же, который заставил уволить бухгалтершу, недоплатив ей пятьсот долларов (Кайдановский специально поинтересовался: недоплачено было по закону. Эти пятьсот долларов обычно давались в конверте). Видимо, и половина дома ей принадлежала по закону.
– Видишь, как убитая жена депутата уважала законы! – невесело пошутил он, разговаривая со своим другом – штатным психологом.
– Дело не в этом, – возразил тот. – Просто она привыкла к такому поведению. Тут уж ничего не поделаешь. Голова ее постоянно была забита, и поэтому выработались определенные схемы. Чтобы нарушить их, нужно было отвлечься, поразмышлять немного, стать более человечной – понимаешь? А на это времени не хватало. Да и зачем? Так проще. И кроме того, мне кажется, она была обыкновенной стервой. И не ищи объяснений! Бухгалтерша что-то там напортачила да еще мужем припугнула – все! Александрова вычеркнула ее из списка живых! Дядька, вместо благодарности за присылаемые раз в год конфеты, подал на нее в суд: значит, неблагодарный. Значит, надо наказать. А с этим – как его жена назвала? тютя? – с ним вообще никакой подоплеки искать не надо. Переспала. Всего-то делов! Никакую семью она не разрушала. Делала что хотела, вот и все! Увы, брат. Таков современный вариант «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет».
В общем, первая реакция на задержание Фатеева была нетипичной: всем хотелось расцеловать его за то, что он есть, за то, что он продолжает любить жену, умершую восемь лет назад, за то, что объявил об отмщении…
«А ведь если Александров и в самом деле причастен к убийству Кардаша, вряд ли его деловая жена не знала об этом» – неожиданно подумал Кайдановский, ворочаясь перед сном в кровати.
* * *
День с самого утра выдался суматошный. Первую его половину пришлось потратить на следователей: они проявили уважение, приехали сами. Понимают, что он занятой человек.
– Если машину этого Фатеева видели тогда, когда с Аленой… это произошло, если эту же машину видели, когда на меня самого наехали, то что тут думать? – возмущенно спросил он. – Тем более что следы протекторов совпадают! Все-таки, похожи или совпадают?
– Можно сказать, что совпадают, – смущенно признался следователь Кайдановский. – Резина старая, у нее много особенностей… Все очень четко отпечаталось. Не повезло Фатееву: снег такой лежал, прямо сургуч, а не снег.
Помощник Александрова еле заметно усмехнулся при этих словах: ну и следователь попался! Такие метафоры…
– Вот видите! И в кафе он сидел, мне в прошлый раз сказали! И свидетелей кучу нашли!
– Да, – снова согласился следователь. – Правда, смерти Ольги Григорьевны… – Он старался не смотреть на депутата – жалко было мужика. – Смерти вашей жены никто не видел… Переулок такой, довольно пустынный… Хорошо он центр Москвы знает, получается.
– Ну, изучил за восемь лет, надо полагать. Я ведь как в Москву перебрался, так сразу… в эту квартиру. – Помощник при этих словах нахмурился. – А как он меня пытался задавить, кто-нибудь видел?
– Да. Тут есть свидетели. Хоть и рано было, мужчина из дома напротив в окно смотрел. Еще консьерж видел. Таджик. И еще один гражданин с собакой гулял.
– Это Семен. Сосед мой. Мы с ним старые собачники. Я ведь тоже свою тогда выгуливал.
Депутат осторожно потрогал забинтованный бок. Поморщился: вчера пришлось сделать еще один рентгеновский снимок, врачи подозревали перелом ребра. Но обошлось. Только сильный ушиб.
– Повезло вам, Евгений Владимирович, – сказал Кайдановский. – Все свидетели твердят одно: повезло!
– Наверное… Сам-то я ни черта не помню! Только в сугроб мордой ткнулся, и жизнь, как говорится, пролетела перед глазами. Но не расстроился, знаете… Подумал: скоро Алену увижу! Я ее Аленой звал, не Ольгой…
– Фатеев, видимо, пьяным был, – вмешался второй следователь, который до этого тихо сидел в уголке. – Довольно сильно он промахнулся. Задел вас по касательной и сразу же сбежал. Наверное, людей заметил. Тридцатого декабря… – он кашлянул, – этот парень намного наглее себя держал. Даже вернулся, чтобы уж точно…
Помощник осуждающе посмотрел на него и покачал головой.
Дальше все пошло быстрее. Опять подписал очередной протокол, опять они попытались вспомнить историю со смертью Кардаша: тут от его доброжелательности не осталось и следа.
«Хватит! – сказал он. – Сколько можно! Еще не хватает, чтобы об этом забытом деле узнали журналисты!»
Как раз после следователей должна была прийти журналистка из «Столичной газеты». Он не очень хотел давать интервью, но помощник объяснил, что хороший пиар скоро понадобится. «Грех не воспользоваться! – объяснил помощник. – Тем более что это бесплатно!» В который раз Александров подивился его жадности.
* * *
Как должен вести себя журналист на интервью, Анюта узнала у своей подруги накануне. Та была опытной газетчицей и дала самые подробные инструкции. Они звучали так: «Не бзди. Веди себя, как хочешь. Спрашивай о чем угодно. И вообще, единственное подозрительное в твоем приходе – это сам приход».
«Что это значит?» – удивилась Анюта.
«А то, мать, что ни один газетный журналист не попрется ради интервью к интервьюиру… емо… емому, – она все-таки справилась с этим словом. – Нормальный журналист поговорит по телефону. Или вообще все интервью придумает сам. Так что советую сказать, что ты практикантка».
