спичка выпадет на пол, если двери открыть…
– Значит, мне придется вынимать прессу, включать свет и музыку, – сделала я вывод.
Глава 20
Страшная новость
Вместо запланированных трех дней я провела на квартире, ключи от которой мне дала Юля, неделю. Хорошо, что ее хозяйка продлила себе каникулы, о чем сообщила детективу по телефону. Причина банальна: если самого Старикова упрятали за решетку быстро, то его многочисленных помощников еще неделю «гоняли» по Москве и ее окрестностям. Лишь сегодня с утра Юля объявила мне, что я в безопасности. Хотя я и так не пряталась особо. Жилье на время поменяла, а от привычек шляться по ночам не отказалась. Так я стала узнаваемой сразу в двух ночных клубах и дополнила свою копилку парой флиртов с продолжением на одну ночь. Ленька, сын олигарха, торгующего услугами связи, был от меня без ума, но молод, а Фрол оказался не в моем вкусе.
На улице было пасмурно. Я еще долго слонялась по квартире, пытаясь заставить себя убрать хотя бы в ванной и помыть посуду, но ограничилась тем, что просто составила ее в раковину. В конце концов, Юля сама сказала, что своим появлением здесь я избавила ее от необходимости включать по вечерам свет и вынимать из почтового ящика весь тот хлам, что суют в него рекламные агенты. Свою лень я оправдала в собственных глазах еще и тем, что, имитируя присутствие в квартире людей, все-таки не только делала какую-то работу, но еще и рисковала.
Въезд во двор оказался перекрыт машиной, которая привезла в аптеку товар, и я пошла пешком. Странно, меня не было здесь всего ничего, а казалось, прошла целая вечность. Что-то было не так… Я шла через двор и не могла понять, почему так странно посмотрела мне вслед соседка, не поздоровался приветливый до этого дворник-киргиз и отчего молодая мама суетливо взяла на руки ребенка, который крутился около подъезда. Я прожила здесь всего пару недель, и эти люди по определению не могли меня знать, а складывалось впечатление, будто бы я стала за время своего отсутствия телезвездой.
«Неужели поводом такой известности может стать шум, устроенный лишь однажды ночью в подъезде?» – гадала я, открывая двери.
Странно, если нижний замок открылся легко, то в верхний ключ даже не вставлялся.
Что за чертовщина? – удивилась я, отступая на шаг от двери и собираясь с мыслями. – Наведаться ко мне люди Старика до ареста, конечно, могли, но ведь замок менять они уж точно не стали бы. Неужели снова идти к Мишке?
Двери долго никто не открывал, и я уже собралась уходить, как из квартиры раздался грохот.
– Понятно, снова на рогах! – пробормотала я.
Раздался звук открывающегося замка, и на пороге возник полуодетый Мишка. Его взгляд был устремлен куда-то мимо моего правого уха. Причем глаза смотрели как бы в разные стороны.
– Кто? – изрек Мишка.
В следующий момент его лицо исказил страх, и он попытался закрыть дверь.
– Тихо! – Я выставила руку и вошла, сдвинув его в сторону.
Мишка повел себя по меньшей мере странно. Он вдруг стал пятиться задом, пока не налетел спиной на стену.
– Кыш! – вырвалось у него с воздухом и слюной, повисшей на нижней губе.
– Что с тобой? – спросила я, вглядываясь в его глаза. – Неужели допился? И в каком я тебе предстала образе, если так?
– Ы-ы-ы! – провыл он и стал креститься.
– Никак, бога вспомнил? – констатировала я.
– Изыди! – взревел Мишка. – Нечистая!
Стало жутковато. Однако так и подмывало поиздеваться над болезным, и я провела ладошкой у себя над темечком, гадая:
– Я, наверное, с рогами? Или нет, дай угадаю? С крыльями? А может, у меня нимб?!
Рука Мишки после крестного знамения, словно крестился гирею, безвольно упала вдоль туловища.
– Что, теперь меня грохнуть решила? – ошарашил он.
Пришла очередь испугаться мне.
– Ты что несешь? – спросила я.
– Бармалея за что? – Он вытаращился на меня стеклянными глазами и громко икнул.
– Фу! – Я скривилась от запаха перегара и помахала перед его лицом рукой.
Мишка попытался поймать меня за запястье, но не смог и промахнулся, ухватившись за пустоту. В следующий момент, словно вес пригоршни воздуха оказался неподъемным, он полетел вслед за кулаком и с размаху врезался лбом в стену.
– Уй-ху-е! – провыл Мишка, корчась на полу и жмурясь от боли.
Я знала, если он проспал хотя бы час, то после такой встряски быстро придет в себя, и направилась в комнату.
Сзади сначала доносились возня и кряхтенье. По звукам я поняла: Мишка поднялся. Потом стали надвигаться нетвердые шаги. Мишка проковылял мимо и прямо к столу. Схватив с него бутылку минеральной воды, он приник к горлышку и стал жадно пить. Вода тоненькими струйками катилась по небритому подбородку, оставляла мокрые дорожки на шее и превращалась в пятна на ржавого цвета майке. Осушив бутылку, он громко отрыгнул воздухом и с размаху уселся в кресло.
– Хорош! – констатировала я, стараясь не смотреть на вывалившееся из трусов хозяйство, похожее на клубни картошки в волосатой мешковине. Другая бы на моем месте с воем бросилась прочь, но не я, потому как знала, их хозяин забыл о существовании такового богатства до полного вытрезвления.
– Ты где пропадала? – сподобился спросить он.
– А ты, никак, с горя запил? – съязвила я. – Не вынес разлуки со мной?
– С горя, – подтвердил Мишка и сжал губы, словно ребенок, готовый расплакаться.
– Что стряслось? – спросила я, не веря в его скорбь. По опыту знала, в конце загула все алкаши вдруг становятся сентиментальными и рыдают по любому поводу. Они плачутся близким, жалуются на себя, говнюков, скорбят по усопшим и даже оплакивают щенков из детства… Все, что подвернется под руку. Сколько я выслушала от отца откровений, после которых он рвал на себе майки, а потом размазывал ими на лице слезы!
– Боо! – протянул Мишка и вновь залился слезами.
– Да что это такое? – недоумевала я, глядя на это создание.
– Барма-кх-кх! – зашелся он кашлем, подавившись собственными слезами.
– Ты можешь толком объяснить, что произошло? – крикнула я.
– Бармалея убили! – выпалил он.
Я не поверила своим ушам.
– Как? Да что ты гонишь? Спит, наверное, мертвецким сном, а ты принял его за мертвого.
– Полиция была, – провыл он протяжно и по-бабьи. – Тебя тоже искали. Кто-то сказал, что вы с ним у подъезда в ту ночь ругались.
Меня обдало жаром. Это было похоже на правду. Причем, если учесть мой предыдущий опыт общения с правоохранительными органами, на горькую правду.
– Как это произошло? – допытывалась я. –
