— Вадим, я не пойму, ты что, на меня сердишься?
— С чего ты взяла? — спросил он грубо. — И не думаю даже.
Она помолчала.
— Я знаю вас как облупленных, — сказала она наконец, — всех троих. И я уверена, что ты за что-то на меня сердишься.
— Не выдумывай, — буркнул Чернов и зачем-то взялся за телефон. Звонить ему было некуда, но в этот момент он желал только одного — чтобы Саша от него отстала. Она и отстала.
Постояла еще секунду в дверях и вышла. В коридоре мелькнули ее прямая спина и платиновые волосы.
Чернов стиснул кулак так, что из вчерашней ссадины просочилась сукровица.
Что за напасти? Что за подозрения? Он отдал бы все на свете, только бы избавиться от этих подозрений, не важно, обоснованные они или нет.
Вот до чего ты дошел.
Ему обязательно нужно было посмотреть еще раз Володькину тетрадку. Ему это было просто необходимо.
Не посмотрев ее, он не мог принять решения, а от этого решения — Чернов был в этом совершенно уверен — зависело теперь все.
И он не мог ее посмотреть!
Не мог этого сделать, не вызывая подозрений. Всякие безумные мысли приходили ему в голову, например, залезть в офис ночью, охрану усыпить, видеокамеры переломать, а тетрадь уничтожить. Или уехать на Сахалин и записаться там в рыболовецкую флотилию. Или нанять взломщиков, чтобы они выкрали эту злосчастную тетрадь.
Угораздило же Степана ее найти!..
Он слизнул с костяшки пальца прозрачную каплю и, беспощадно сдирая треснувшую кожицу, сунул руку в плотный джинсовый карман.
Мать твою, как все хреново! Он даже не ожидал, что все может обернуться так хреново!..
Он должен принять решение, от которого зависит не только его жизнь. И он не знает — ну совсем не знает! — каким должно быть это решение!
И Сашка в последнее время его избегает. Даже такое толстокожее и бесчувственное бревно, как он, это заметил.
Чернов зачем-то обошел огромный кабинет по периметру и сел за Степанов стол. Кабинет был создан специально нанятым дизайнером в лучших традициях продвинутых американских корпораций — один на всех. На столе у Степана была всегдашняя свалка из нужных и ненужных бумаг, горы канцелярской муры, которую Степан обожал, нелепая металлическая фигурка рабочего в каске и с мастерком, сделанная в ультрамодном стиле «техно», и фотография Ивана.
Черт побери эту проклятую жизнь, а у него даже ребенка нет!
Нет и не будет.
Степан, несмотря ни на что, — счастливый человек. Просто иногда он этого не понимает.
Зазвонил телефон. Чернов вздрогнул, как будто к шее приложили оголенный провод.
Все правильно. Так и должно быть. Теперь он будет вздрагивать от каждого телефонного звонка. Замирая от тревоги, он прислушался. Трубку взяла секретарша, хотя это была личная Степанова линия. Очевидно, он переключил ее на секретаршу, когда уезжал. Некоторое время совсем ничего не было слышно, а потом зеленая лампочка на аппарате погасла — трубку положили.
Ничего, все в порядке, на этот раз обошлось.
— Вадим Алексеевич, — вдруг сказал селектор голосом секретарши, — Павлу Андреевичу звонили из школы, просили перезвонить, а мобильный у него не отвечает. Что мне делать?
— Ничего не делать, — сердито сказал Чернов. Секретарша своей прозой жизни отвлекла его от печальных и высоких мыслей. — Все равно мы с вами его не догоним, даже если немедленно побежим. Поэтому делать нам нечего. Будем ждать, когда мобильный заработает. Но вы время от времени ему позванивайте. Вдруг что-то срочное…
Только он положил трубку, как позвонила жена и грустным голосом сообщила, что у мамы опять был сердечный приступ.
У мамы регулярно случался «сердечный приступ» на почве просмотра очередного сериала. Несколько лет назад, когда сериалы только входили в моду, Чернов ловил себя на гнусном желании своими руками задушить кого-нибудь из создателей этого бессмертного жанра.
А потом ничего. Потом он привык.
Он вообще ко всему привык. Человек быстро ко всему привыкает.
— Я у мамы, — говорила в трубке жена, — и ты приезжай сюда. Только тебе нужно будет заехать в аптеку.
— Да, — сказал Чернов, — конечно.
И покорно, как приговоренный к пожизненным каторжным работам, записал, что именно купить в аптеке.
Десять лет назад он женился на неземном создании. У создания была страсть к романтическим нарядам, оно обожало сентиментальные истории, было слабым, болезненным, вечно подверженным простудам, избегающим сквозняков и требующим постоянного присмотра.
Как он на все это купился? Все-таки ему было… сколько?.. да, двадцать восемь лет, не восемнадцать.
Первым делом создание испортило его собственные отношения с его собственными родителями, и сделало это на редкость ловко. Как-то совершенно незаметно он перестал бывать у отца с матерью так часто, как раньше, потом стал бывать редко, а потом вообще перешел на общение посредством телефона. Для чего это было проделано, никто так и не понял, потому что родители у него были добрые и смирные, сыновей и невесток обожали, слова поперек не говорили и только все ждали внуков.
После успешного завершения операции «Родители» создание в два счета ликвидировало всех его друзей. Они отвлекали супруга от выполнения супружеских обязанностей, которые, помимо всего прочего, должны были состоять в постоянном созерцании, восхищении, трепете и пребывании в непосредственной близости от неземного создания.
Оно ликвидировало бы и Белова со Степановым, но это было невозможно — гадкий супруг встал на дыбы, и, как оказалось, к лучшему, потому что впоследствии эта дружба стала приносить доход. Степанов открыл «Строительные технологии» и позвал Чернова в замы. Однако принимать в доме такого развратника. как Белов, и такого хама, как Степанов, создание наотрез отказалось Было много слез, искреннего горя, примирений и всяких прочих манипуляций, включая лежание на диване лицом к стене в течение трех дней, и Чернов сдался.
«Черт с тобой, я не буду звать их домой. Только не надо больше рыдать, я тебя умоляю».
Поначалу он еще ничего не понимал и, как большинство мужчин, делал из всего происходящего совершенно нелепые выводы. Например, что это такая сильная любовь.
Ну просто любовь такая. Безудержная. Пылкая. Настоящая.
«Она ревнует меня ко всем подряд. Дурочка. Никто мне не нужен, кроме нее. Она слабая, беспомощная, кто ее защитит, спасет, укроет от жизни, если не я?» Ну и так далее.
Сейчас ему было стыдно об этом вспоминать.
Он делал все, что она хотела. Не потому, что был тряпкой, а потому, что чувство долга перевешивало все остальное.
