Панов-старший, дядя Юра, работал на высокой должности – директор завода. Тетя Маруся – домохозяйка, почтенная мать семейства. К тому моменту, как ее родная сестра покончила собой, у тети Маруси уже имелись трое своих детей, дочки. Причем младшей, Лидочке, – всего годик.
Но не взять к себе сироту-племянника Пановы не могли. Этот вопрос даже не обсуждался. Осиротел? Ну что ж поделать, к нам тогда.
Так что, с одной стороны, спасибо Пановым.
Дядя Юра – мужчина строгий, старой закалки, всех держал в ежовых рукавицах. Не бил, но его нахмуренных бровей боялись домашние… А тетя Маруся – впечатлительная, трепетная, чуть что – слезы и причитания… Тоже ни на кого руку не поднимала, детей не наказывала.
Но была и оборотная сторона. Для дяди Юры требовалась лишь жесткая дисциплина, как в доме, так и у него на работе, а для тети Маруси интерес составляли собственные деточки. Зиночка, Тонечка и крошка Лидочка. Чужой ребенок, да еще мальчик, юноша почти, не вызывал у нее восторга.
Словом, в новой семье Игоря не любили. Вернее, любили – по-своему, по-родственному, жалея сироту, – но не любили так, как хотел Игорь.
Он, конечно, старался. Учился на отлично, вел себя примерно. Его хвалили, уважали, ставили в пример. Но не любили – страстно, безрассудно, нежно, обожающе… Как единственного. Как самого лучшего и необыкновенного. Как должна была его любить родная мать.
Иногда безумная надежда посещала Игоря – а вдруг, а вдруг дядя Юра примет его как своего сына? А вдруг тетя Маруся поймет, что он, один мальчик, лучше всех трех ее девочек?
Нет. Нет. Нет. По каким-то мелочам, нюансам, оговоркам – можно было всегда догадаться, что Пановы обожали дочек и ставили их выше, чем приемыша.
Игорь упорно старался стать лучше всех, он хотел, чтобы Пановы им гордились, чтобы им гордились все вокруг, даже соседи – восхищались им, любили, считали лучшим, – но…
Мало. Очень мало доставалось Игорю.
Тогда мальчик решил построить свой мир, где только он будет солнцем, обрести свою семью, где станут любить только его, его одного. Больше всех в мире.
И получилось. У Игоря появились семья, дом (построенный его же руками). Игорь заработал себе имя и уважение.
Но пришла Кира и хочет разрушить все.
Родная дочь, а как она его ненавидит…
За что?!.
* * *
– Кира Игоревна? Ну как, не передумали возвращаться? – негромко (на охоте необходимо соблюдать тишину) спросил Лапиков, тот самый второй водитель, подойдя к Кире.
Она сидела у дороги на поваленном дереве.
Кира наблюдала, как неподалеку копошатся муравьи в муравейнике.
– Тс-с, смотрите, лиса! – вдруг прошептал на ухо Лапиков.
– Где?
Между деревьями, в сумраке – медовом, густом, теплом – мелькнуло что-то рыжее.
– Ой, правда лиса! – обрадовалась Кира.
– Да, тут еще много всякого зверья бегает. Но не бойтесь, сейчас лето – даже волки нападать не станут, вас почуют, первыми уйдут. И это… Я просто тороплюсь. Я спрашиваю – не нагулялись? Вернуться на базу не хотите?
– Я остаюсь, – сказала Кира.
– Ладно. Только от машины далеко не отходите. Ребята еще часа два по лесу бегать будут, а то и дольше. Не скучайте.
– Не буду. Вечером вернетесь, да?
– Уже не я, мой напарник приедет. А я на крестины – у младшей сестренки дочка родилась. В соседней деревне. Ну как в соседней, километров пятьдесят еще ехать от нашего охотхозяйства…
– Счастливо!
– И вам того же! – ласково улыбнулся Лапиков. Садясь в машину, обернулся, улыбнулся опять, помахал рукой.
Поднимая пыль, внедорожник запрыгал по кочкам прочь.
Кира так и осталась сидеть на бревне, завороженная лесом.
Она чувствовала себя успокоенной, душа ее словно отмякла, смирилась, приняла этот мир с его жесткими и несправедливыми условиями.
И, как всегда, внезапно, из ниоткуда, начала рождаться мелодия. Из чересполосицы света и сумрака, настоянная на запахе болотных трав, состоящая из пения птиц, едва слышного шуршания муравьев, шелеста травы, задетой лисьим хвостом…
Скрипка, виолончель. Вот фортепиано подхватило мелодию. Выше, выше – туда, где смыкаются кроны деревьев, где просветы синего неба, по которому плывут облака. Еще выше, к ослепительно-яркому солнцу. Еще выше – где уже тропосфера, и не видно землю за белой, безмолвной пустыней из ватных облаков. Еще выше – туда, где на золотом престоле сидит сам Бог и легкими взмахами дирижерской палочки направляет звуки музыки…
Записать бы эту мелодию, зафиксировать. Но под рукой нет ничего.
«Да и не надо… – лениво, растворясь в природе, подумала Кира. – Я же все равно запомню, запишу потом! Как всегда было…»
– Кира! – чей-то шепот неподалеку.
– А? – Кира вздрогнула, повернулась на голос. Впереди, за деревьями, стоял отец, почти сливаясь с окружающим фоном – благодаря своей защитной форме. С ружьем за спиной.
– Иди сюда.
Кира поднялась, машинально отряхнула травинки с джинсов и – пошла.
– Папа… А как же охота?
– Ничего. Без меня обойдутся. Мало я, что ли, этих кабанов настрелял… – с усмешкой, словно стесняясь, ответил тот. – Ты вроде как спала, что ли? Сидела с закрытыми глазами.
– Я не спала. Я музыку сочиняла.
– Вот оно как… – смущенно произнес отец. – Выходит, я помешал. Сбил у тебя вдохновение.
Они брели по лесной тропинке, довольно широкой, рядом. Мелькали в траве ягодки спелой земляники, точно капли крови.
Отец наклонился, сорвал. Протянул Кире гроздь, щедро посыпанную ягодами.
– Спасибо, папа.
– Кира, ты… Ох ты. Прямо даже не знаю. Кира, я знаю – я не самым хорошим отцом был… – вздохнул отец.
Сердце у Киры сжалось, потом забилось сильнее. Оказалось, она ждала этих слов, этого признания (по сути, раскаяния) от отца всю свою жизнь.
И вот он говорит эти слова.
Она улыбнулась, положила в рот ягоду – сладкую, пахнущую лесом. А глаза защипало от близких слез.
– Красиво у нас тут, да, Кира? – бодро произнес отец, словно сам стесняясь этого момента.
– Очень, – прошептала она.
Рядом с отцом она ничего уже не боялась, ни о чем не беспокоилась. Просто шла и шла.
Становилось теплее – утро набирало силу, солнце поднималось все выше. И это тепло – ласкало, утешало. Как объятия кого-то родного, любимого.
– Туман?.. – прошептала Кира. В самом деле – откуда-то из чащи, поверх травы, словно ручейки разбегались струи белого тумана.
– Это плохо, – пробормотал отец. – Во время тумана гусей поджидать хорошо, они охотника не замечают. А вот когда на кабана идешь, туман – это не есть гут.
Деревья вдруг расступились, впереди оказалось открытое пространство. Неподалеку журчала, вернее, мощно шумела, большая вода.
– Ой, до реки дошли, надо же! – удивилась Кира. Побежала вперед, осторожно заглянула вниз. А там (метров десять-пятнадцать обрывистый берег) стремительно бежала река Светлая (в честь которой, собственно, и был назван город).
