Он улыбнулся:
— Некоторые не любят целоваться. — Его золотые глаза скользили по ее худенькой фигурке.
— Не могу себе представить, — решительно заявила она.
— Это потому, что вас хорошо целовали, — без ложной скромности объяснил Алистэйр. — Я это хорошо делаю, когда есть вдохновение. А в вас есть что-то такое, что действительно пробуждает во мне… вдохновение.
Она попыталась отпрянуть от него, но за ее спиной было стекло, и ей некуда было бежать.
— Мне надо искать сестру, — задыхаясь, пробормотала она.
— С вашей сестрой все в порядке. Она сейчас в спальне. Ей ничуть не повредила ночная прогулка в саду.
— Она гуляла в саду?
Алистэйр улыбнулся. Это была исключительно колдовская улыбка, обещающая всевозможные опасные наслаждения.
— Она была одна на лестнице, ее одежда и прическа были в порядке, и, хотя она плакала, мне показалось, что ее никто не тронул.
— Плакала? — вскрикнула Джессамин. — Мне надо к ней идти. — Не раздумывая, она шагнула вперед, ожидая, что Глэншил пропустит ее.
Он не двинулся. Она уперлась в его грудь, его руки коснулись ее, свободно замыкая в кольцо. Теперь она не сомневалась, что выбраться будет трудно.
— Нет, не надо, — сказал он. — Она в безопасности, и ей надо выплакаться в одиночестве, чтобы она смогла спокойно заснуть, а вам вертеться вокруг нее вовсе не обязательно.
Он был теплый в холодном ночном воздухе, опасно теплый. Его глаза блестели от злости и желания, его губы были слишком близко.
— Не надо. — Ее тихий голос прозвучал как мольба.
— Не надо, — с усмешкой передразнил он. — Не надо, ваша светлость! Умоляю вас, пощадите мою девичью скромность. Отпустите меня, сударь, или я… Что вы, кстати, собираетесь сделать, чтобы остановить меня? Позовете на помощь?
— Если понадобится, — ответила она, стоя прямо в плену его рук.
Да, но вы же не хотите звать на помощь. — Он понизил голос. — Это видно по вашим глазам. Вы очарованы мной так же, как и я вами.
— Вы себя переоцениваете, — выпалила она.
— Вы смотрите на меня так же, как я смотрю на вас, — сказал он, прижимая ее ближе. — И вы сейчас думаете о том, как я вас тогда поцеловал. Вам также интересно, не собираюсь ли я снова вас поцеловать.
Она задыхалась:
— Вы сошли с ума!
— Когда вы смотрите на других мужчин, вы думаете о том, .понравились бы вам их поцелуи, — продолжал он. — Вам кажется, что только мои поцелуи доставят, вам наслаждение, и эта мысль пугает вас.
— .Почему она должна меня пугать? — прошептала Джессамин.
— Потому что вы знаете, что я нехороший, бессовестный распутник, который соблазнит вас, насладится вами, а потом бросит ради чего-нибудь другого, других женщин, когда ему станет с вами скучно. . Джессамин слушала.
— Это звучит правдоподобно. Или вы так не считаете?
— Я не отрицаю, я не создан для верности, преданности и других подобных скучных благородных добродетелей. Но я могу показать вам такие вещи, о существовании которых вы и не подозревали. Буйство страсти, которое никто другой не сможет вам дать.
— Не очень-то заманчиво, — уныло произнесла она. — Вы обещаете мне разочарование на всю жизнь после нескольких ночей упоительного разврата. Я думаю, мне лучше не знать, чего я лишаюсь.
— Как мелочно с вашей стороны, — пробормотал он.
— Извините, если это вас расстроило. У вас, кажется, сложилось обо мне впечатление, что я отважная и безрассудная девушка. Я такая же, как и все, с обыкновенными запросами и нуждами. Я хочу обустроить свою семью, хочу местечко в деревне, где я жила бы в относительном спокойствии. Я не из тех, кто рожден для дикой страсти.
— Разве нет? — спросил он с едва заметной улыбкой. — Я могу убедить вас в обратном.
— Это будет плохая услуга, — предупредила она.
— Вы думаете, что со мной совсем нельзя иметь дело?
Он один как будто бы понимал ее. Чем дольше он ее не отпускал, тем упрямее становилось ее решение ускользнуть. Она действительно думала, что ей удалось бы убедить его, если бы только не чувствовала прикосновения его бедер к своим пышным юбкам.
Она сомневалась даже, что сможет убедить себя.
— Пожалуйста, — она просила тихим, отчаянным, дрожащим голосом, — если в вас осталась еще доброта или порядочность, вы отпустите меня.
Какую-то минуту он, казалось, думал, осталось ли в нем хоть немного доброты или нет. Наклонив голову, он смотрел на нее из-под полуопущенных век, потом покачал головой.
— Я боюсь, что доброта и порядочность давно уже не свойственны мне, Джессамин, — тихо сказал он. — Все, что осталось, — это безрассудная страсть. Очень забавная штука. Показать?
— Милорд!.. — в отчаянии прошептала она.
— Алистэйр, — поправил он.
— Пожалуйста, — попросила она.
— Да. Я, пожалуй, сделаю это. — Он притянул ее к себе, крепко прижал ее тело к своему, его губы коснулись ее губ.
Она собиралась держать глаза открытыми, контролировать свои чувства, но он был слишком опытен, слишком умен, его влажные губы льнули к ее губам, слегка прикасались к ним, наслаждаясь ими. Она закрыла глаза, приоткрыв рот навстречу ему.
Он уже не держал ее — она сама прижималась к нему. Его руки были свободны. Они пробрались к ней под белье и коснулись груди. Она знала, что надо вырваться, оторвать свои губы от его, но не могла. Он как будто околдовал ее, и ей казалось, что ее воля исчезла.
Но это было не так. На самом деле у нее была сильная воля. И эта воля желала, чтобы Алистэйр Маккалпин касался ее груди.
Его горячие и ищущие губы скользили по ее лицу.
— Откуда эта отвратительная одежда? — шептал он. — Тебе нужно носить шелка, и кружева, и бриллианты. Или вообще ничего.
Ее разум, казалось, улетучился.
— Это одежда моей матери. — Она закинула голову, разрешая ему целовать шею под скромной тканью.
— У твоей матери ужасный вкус.
Он нетерпеливо возился с застежками.
— Я хочу тебя видеть без всего этого. И она почувствовала, как он стягивает платье с ее плеч. Холодный ветер на миг вернул ей здравомыслие и заставил задрожать от страха.
Она хотела, чтобы его губы касались ее губ, его руки прикасались к ее груди. Она хотела, чтобы он снял с нее это безобразное платье, хотела ощутить прикосновение его стройного тела к своему, но знала, что это дурные, нехорошие желания. Таящие в себе опасность. Он лишит ее всего — ее невинности, ее ума и… ее таланта. И оставит в ней лишь острую боль.
— Отпустите меня, — глухо произнесла она. Он стянул платье с ее плеч, обнажив верхнюю часть ее груди. С минуту он разглядывал ее, потом поднял глаза, и их взгляды встретились.
— Нет, — сказал он.
Она знала, что он овладеет ею. Он сделает то, что задумал, снимет с нее одежду и овладеет ею на полу маленького музыкального зала, где свидетелем этого будет только серебряная луна. И она будет наслаждаться этим. Она поставит на карту все, включая свой драгоценный талант, чтобы получить это неземное удовольствие, которое разобьет ее сердце и разрушит жизнь.
