в день знакомства, и соглашаюсь остаться.
***
Дом изнутри куда лучше, чем снаружи. Он достаточно большой для двух людей. Адам говорил, что они переехали сюда, а тот дом оставили сыну, и что, по словам его родителей, выбрали более скромный. Я бы поспорила, но, может, это только мне так кажется.
Кухня и гостиная в доме совмещены и занимают полностью весь первый этаж. Все здесь в основном в бежевых оттенках. На стене над полкой до сих пор висят рождественские носки, напоминая о празднике. Я замечаю на белых полках кучу фотографий в рамках на ряду с разными ароматическими свечками: некоторые горят, одурманивая своим ароматом, у других уже маленький запас воска. Уверена, Амила, мать Адама, оставляет их на лучшие дни. Я сама так делаю, когда любимые свечи заканчиваются.
Пройдясь взглядом по полке, я понимаю, что на половине фотографий запечатлена Санни: все такая же улыбающаяся и жизнерадостная. Фотографии Адама со школьных времен и самая трогательная — все трое: Санни, Адам и между ними с улыбкой до ушей Чарльз.
— Она была прекрасной, — слышу я незнакомый мужской голос и чуть ли не подпрыгиваю от неожиданности.
Рядом со мной стоит, как я поняла, отец Адама. Он совершенно не такой на вид, как Амила. На нем очки с темной оправой, которые пытаются скрыть мешки под глазами. Седые волосы, пряди которых спадают на морщинистый лоб. На нем бежевый свитер и брюки, как раз подстать стилю дома.
— Мы ее очень любили, — продолжает он, поглядывая на фотографии. — У нее никого не было. Она говорила, что мы были ее семьей.
Он поглядывает на меня и добавляет:
— Шон. Приятно познакомиться.
Он держит руки за спиной, но мило улыбается мне. Его слова дают понять, что с Санни мы похожи: у меня тоже никого не было. Ни родителей, ничего абсолютно. В какой-то момент Адам подарил мне заботу, но смогу ли я когда-нибудь быть частью этой семьи?
Нас зовут на кухню; на большом мраморном барном столе стоят горячие кружки зеленого чая и кусочки синнабона на тарелках для каждого.
— Так и где ты работаешь? — начинает допрос Амила.
Адам закатывает глаза.
— Мама, прошу.
Она бросает на него грустный взгляд, и я решаю ответить, чтобы избежать неловкости.
— В академии искусств. Преподаю уроки на скрипке.
— Скрипачка? — удивляется Шон. — Обожаю звучание этого инструмента. — Он закрывает глаза, вспоминая какую-то мелодию, и качает головой в такт.
— Ты здесь надолго? — продолжает Амила.
Слышу нервный вздох Адама и отвечаю:
— В понедельник я уже возвращаюсь в Лондон. — Сжимаю губы.
Я не притрагиваюсь к выпечке и еле толкаю в себя чай. Мне некомфортно, и я хочу курить.
— Но мы с папой собираемся переехать в Лондон к Мишель, — весело добавляет Чарльз, съедая кусок выпечки.
Хорошо, что я вернула кружку на место до того, как услышала это. Опоздала бы, то от шока вылила все содержимое.
— Это правда? — Я слышу волнение в голосе Амилы.
— Чарльз, иди собирайся! — пытаясь сохранить спокойствие, требует Адам.
Сын строит недовольную рожицу и поднимается наверх за вещами.
— Ты действительно собираешься переехать? — все также спрашивает его мама, и я будто эхом повторяю:
— Да, Адам, ты реально собираешься?
Он поворачивает голову и смотрит на меня. Его взгляд говорит сам за себя, но вслух он это не произносит.
Амила тоже понимает его молчание и шокируется.
— Чарльз не может уехать! У него школа.
— Школу можно и там найти. Он и так вечно говорит, что не любит ее, — быстро отвечает он, и мне становится не по себе.
Ради меня? Все это он хочет сделать ради меня?
— А о нас ты подумал? — восклицает Амила.
Шон пытается ее угомонить, но она отталкивает его руку.
— Лишить нас внука! Единственного внука!
— Никто не лишает вас внука, мама! Мы будем приезжать.
Адам говорит так, будто уже завтра мы все трое уезжаем, но что-то в его словах мне нравится.
— По праздникам, хочешь сказать? Что тебя здесь не устраивает, Адам? Мы же здесь рядом с тобой!
— Но Мишель не рядом, — резко отвечает он, и мое сердце останавливается на пару минут после услышанного.
Амила поднимает на меня взгляд карих глаз. Смотрит на меня, будто я выиграла трофей, который всю жизнь принадлежал ей.
— Я пойду подышу свежим воздухом, — торопливо говорю я и исчезаю, игнорируя Адама, зовущего меня, и продолжение их перепалки.
Скрип от качелей разносится по темной улице. На небе уже звезды, а в моих легких никотин. Не понимаю, что делать. Адам не говорил, что хочет переехать. Я сама не разобралась в себе, а он уже из-за меня поссорился с матерью.
Я понимаю Амилу: лишиться внука, который будет за тысячу километров от тебя — это ужасно. Но часть меня хотела ей ответить.
Слышу, как кто-то выходит из дома, и замечаю Чарльза с рюкзаком, приближающегося к качелям. Я бросаю сигарету и наступаю подошвой ботинка. Он швыряет рюкзак и садится рядом.
— В плохом настроении? — мягко спрашиваю я.
— Я правда хочу уехать.
Мальчик обхватывает руками колени и вздыхает. Я разворачиваюсь к нему, мне хочется обнять его, но я никак не пойму, почему он так этого хочет.
— Чарльз, ты правда так хочешь в Лондон? Почему? — Часть меня говорит, что это глупый вопрос, но я хочу услышать ответ.
Он поднимает на меня свои блестящие глаза.
— Чтобы мы были втроем, как и раньше.
Я тяжело вздыхаю, сажусь ровно и беру мальчика за плечи.
— Ты знаешь, как я люблю тебя, но ты и понимаешь, что я никогда не смогу заменить тебе твою маму, — с комом в горле шепчу я.
— Вы с ней похожи. Ты, как и она, любишь со мной разукрашивать. С тобой я получаю такую же любовь, что получал с ней.
От такого неожиданного признания чувствую нахлынувшие слезы и вытираю сразу, пока они предательски не потекли по щеке.
— Я скучаю по ней каждый день. А теперь ты уехала, и я скучаю по вам обеим.
Он обнимает меня и не отпускает пару минут. Я играю с его волосами и целую в лоб.
— Все будет хорошо, — заверяю я и даже в этой ночи замечаю его прекрасную улыбку.
Мы оба вздрагиваем, когда слышим Адама, приближающегося к нам.
— Чарльз, иди попрощайся с бабушкой и дедушкой.
Сын послушно уходит, а Адам садится на его место.
— Прости за эту перепалку, — шепчет он в пустоту.
— Я не хотела стать причиной ссоры.
— Ты хочешь, чтобы
