и потянулся, изгибая своё до того худощавое тело, что не редко позвоночник у него изгибался, живот выпячивался вперёд, а голова так зажималась в плечи, что образовывался своеобразный горб на спине. Но он не позволял себе расслаблять тело на таких вечерах, как этот. На светских встречах, балах, он всегда держал величественную осанку, и его костлявость придавала ему необыкновенную стать, утончённость и грацию.
– Господа! -начал молодой человек, расталкивая толпу танцующих, и прервав своим громовым баритоном игру мадам за инструментом.
– Разве, не наскучило вам возиться, толпиться, биться друг о друга под эти ужасающие звуки! Послушайте-ка что скажу вам я, Ален Жоффруа Д’Амбруазе!
Девушки по отпихивали руки кавалеров от своих талий, а кавалеры, нисколько не разочаровавшись, вышли вперёд, подзывая прислугу, чтобы та принесла всем полные бокалы.
– В век высокой культуры, в век прекрасный и обольстительный своими новшествами, вы занимаетесь делом блудниц и бродяг. Что это за танцы? Кто учил вас этому? Разве я когда-нибудь позволял себе такие отвратительные движения? Нет! А всё по тому, что я не умею танцевать, и не берусь за то, чего не умею. Но я видел, как это делают профессионалы. Какие соблазнительные, но в то же время аккуратные и женственные движения изображают танцовщицы в театрах Парижа… Вы не годитесь никуда! Ваши вялые руки и ноги вызывают отвращение, вы не ступаете в такт музыке. А музыка! Что за омерзительная мелодия, мадам? Вам бы следовало сыграть что-то классическое, известное, что-то, что мир уже услышал и признал, а не эту душераздирающую своим уродством вещь, которую тяжело назвать музыкой.
Парень был сильно пьян, руки его то взмахивали, то опускались, но, казалось, он ими не управлял, как и остальным своим телом. В зале пошли недовольные возгласы. Лорентин де Бутайон, закурив трубку, приблизился к другу.
– Довольно, Ален. Пойди домой, да прихвати с собой одну из этих красавиц. Скрась своё недовольство, остынь, – шёпотом посоветовал Лорентин своему другу.
– Ты будешь учить меня, Лорентин де Бутайон? А кто ты? Что ты из себя представляешь? Все знают, кем был дед твоего деда. Каторжником, горбатился во всю спину на благо Франции!
Прапрадед Лорентина не был каторжником, он был лишь простым кузнецом, что ковал оружие для французской армии, но в глазах Алена это было верхом низости.
– Твоему роду нет и двухсот лет, а ты уже вошёл в элиту французской аристократии! Да вы все, что вы из себя представляете? У кого-то из вас много, очень много денег, но за них не купишь себе принадлежность к знатному роду. Практически все из вас так и останутся в моих глазах, в глазах Алена Жоффруа Д’Амбруазе, всего лишь кучкой жалких, бездомных, вонючих свиней, праотцы которых в жизни не видали ни мыла, ни гребня!
– Ну это уж слишком, Жоффруа!
Все знали, что предок Алена вертелся в кругах, близких к ещё Людовику IX, и женился он на одной из особ, приближённы в то время к королю. Никто точно не знал, правда это или миф, но историю эту знали все. Отец же Алена рассказывал, что предок его женился ни на ком ином, как на Бланке, дочери самого короля Людовика IX, и поэтому род Д’Амбруазе исходит чуть ли не от самого королевского рода. Конечно, всё это было выдумкой, хоть и далёкий предок Алена Жоффруа действительно был знаком с королём, хоть и не известно с каким именно, но месье Пьер Ноэль Д’Амбруазе так искусно убедил всех, что люди знатные, и при прочем не глупые, уверовали в его ложь с тайным восхищением и завистью.
По залу пробежалась волна критических возгласов.
«Это выше моего понимания!», «Кого он из себя ставит?», «Здесь есть люди и по богаче тебя, Жоффруа», «И по воспитаннее!», «Какая низость и нелепость», «Тогда уходи из нашего грязного общества, не мозоль глаза», «Здесь люди старше тебя и выше положением, уважай их!», «Он не уважает никого, кроме себя единственного!», «Кто тут свинья, ещё нужно разобраться, Жоффруа!» – и это малая, самая безобидная часть того, что Ален слышал в свой адрес.
– Друг, я не обижаюсь на тебя, хотя мог бы. Питьё делает тебя неадекватным, ты не понимаешь, что говоришь. Ален! – Ален не смотрел на друга, который пытался образумить его, – послушай, возвращайся домой. На следующем балу никто не вспомнит твоих слов.
– А ну, отойди! Слушайте! Слушайте, ило́ты 2! Ваше гнусное общество в конец убило моё терпение! Да, да, за все эти годы, что я прихожу сюда, мне опостылели ваши низменные разговоры, ваше жалкое поведение и несчастный вид! Как можно одеваться дамам, как уличным девкам, а господам – как нищебродам! Вы хоть раз заходили к месье Кампо? Какие он шьёт наряды, из самых прекрасных и дорогих тканей, исключительные наряды! А посещали мадам Болье, которая делает лучшие причёски Франции? К ней приезжают из Парижа, только ради того, чтобы она надела парик на голову толстосума своими крохотными умелыми ручками! А какие беседы она ведёт, принимая у себя клиентов! Умнейшая женщина, хоть и не слишком знатная, всё же она достойнее вас всех. Присмотритесь к себе, вы уже изжили себя, ваши разговоры неинтересны и обыденны, вы ведёте себя хуже бродячих цыган, которых я ненавижу и желаю им всем сгореть в Адском огне их цыганского костра, над которым они пляшут. Впрочем, в точности как вы под звуки, исходящие из-под пальцев этой толстоногой старушонки.
Алена захлестнула вторая волна недовольства, только теперь недовольны были все, даже мадам за фортепиано, которая первую часть его тирады слушала молча, но изредка кивая головой. Девушки, женщины, мужчины обступили Алена, стали набрасываться на него, тоненькие бледные ручки молоденькой белокурой девчушки начали хлестать лицо самовлюблённого оратора. Один из месье, скорее всего брат этой беспощадной молодой леди, растолкал всех вокруг Алена, оставив место только для себя, и, схватив опьянённого Д’Амбруазе за горло, принялся его душить.
Зал наполнился двумя звуками: визгом девушек и «Давай, прикончи его» мужчин.
Лорентин поборолся за жизнь друга и через несколько усилий выхватил его из цепких лап могучего заступника чести.
Вместе они вышли из дома Руже.
– Да брось, ты ведь думаешь так же, как они! Ненавидите меня? А за что? За правду, которую я говорю! Никогда не поймёшь ты меня, Лорентин. Быть избранным Богом – тяжёлое бремя, и нести его нужно с достоинством. Вам, отщепенцам, этого не понять! Уходи к таким же как ты, иди! Обсуждайте меня, насмехайтесь! Только знай – насмехаюсь тут я, над вами! Над вами, ничтожными, юродивыми самозванцами! Высшее общество, как же!
Он оттолкнул друга и поплёлся по тёмной улице, по дорожкам, по которым никогда
