— Конечно. Я сейчас пойду и поговорю с начальством, а на выходных объявлюсь. Береги себя, бабушка, хорошо? А пока до свидания, целую тебя.
Я положила трубку, потом подняла ее снова и набрала номер Стратбег Лодж. Телефон звонил довольно долго, прежде чем в трубке раздался запыхавшийся женский голос:
— Алло? Стратбег Лодж слушает.
— Здравствуйте. Это миссис Дрю?
— Да-да. Извините, что заставила ждать: была в саду с детьми. С кем я говорю, простите?
— Это Кэйт Херрик. Кэйти Велланд. Извините за звонок, но я беспокоюсь за мою бабушку. Она только что звонила мне из больницы. Я так поняла, что это какое-то желудочное недомогание, но я хотела узнать, как она себя чувствует? Вам что-нибудь известно?
— Рада тебя слышать, Кэйти. Да, твоей бабушке пришлось на прошлой неделе лечь в больницу. Она как-то плохо выглядела последнее время, но ни за что не соглашалась передохнуть, так что доктор Мак-Леод отправил ее в больницу, в основном — отлежаться. Еще он сказал, что пока она там, в больнице сделают кое-какие анализы.
— Анализы? — за этим словом будто тянулся шлейф самых скверных предположений.
— Да, из-за ее недавних желудочный болей. Она тебе не говорила? Мне кажется, у нее подозревали язву. Вильям, убери отсюда щенка немедленно, немедленно! Ох, ну теперь посмотри на это! Поди принеси тряпку. Не знаю где, спроси у Мораг. Нет, не проси Мораг сделать это, а убери все сам! Извини, Кэйти. О чем я говорила? Твоя бабушка уже завтра будет дома, и я думаю, что через неделю или чуть позже мы узнаем точно насчет язвы. Но она просто устала, переутомилась и подхватила где-то простуду, это доктор решил, что ей надо провериться. По правде говоря, я больше ничего не знаю, но если тебя надо держать в курсе дела… Ты приезжаешь? О, великолепно, это для нее полезнее всего. Господи, опять тут это животное… Вильям! Вильям! Когда ты приедешь, Кэйти? В субботу вечером? Я попрошу Ангуса встретить поезд, если ты не против.
— Вы очень добры, мадам. Как здоровье ее милости?
— Хорошо. У нас все в порядке. Я передам ей, что ты звонила. Заходи нас навестить, мама будет очень довольна.
Так все решилось. Анджи оказалась сама любезность, поезд прибыл вовремя, Ангус встретил меня с запряженной пони двуколкой, я обнаружила бдительную Кирсти на страже в бабушкином доме, саму бабушку в постели: увидев меня, она от радости и облегчения почти сразу заснула. Утром заходила медицинская сестра, заглянули по дороге из церкви домой двое соседей, деловито суетилась Кирсти, и потому времени для серьезного разговора с бабушкой не нашлось. Медсестра, которую я расспрашивала, отвечала столь профессионально сдержанно, и мне ничего не оставалось, кроме как утвердиться во мнении, что та ничего не знает. Днем Кирсти ушла к себе, я принесла бабушке суп и тосты, но она выглядела утомленной, и, поднявшись забрать посуду, я поправила на ней плед, задернула занавески и оставила ее вздремнуть.
Потом я поднялась на холм погреться на солнышке и послушать песню кроншнепа.
Бабушка сидела, опираясь на подушки, когда я поднялась наверх, помыв посуду и попрощавшись с Кирсти, которая ужинала с нами.
— Хорошо ли погуляла?
— Чудесно. Как ты себя чувствуешь, бабушка?
— Превосходно. Пододвинь стул, хочу рассмотреть тебя толком. Хм. Вид у тебя модный, как я погляжу. Где ты купила эту юбку, в Лондоне? Там что ли и шотландку теперь продают?
— Англия превратилась в культурную страну. Но ты меня заставила поволноваться. Что все это значит? Раз ты говоришь, что это не из-за болезни?
— Не из-за болезни. Я оклемаюсь чуток погодя, но не буду уверять, что не рада маленько отдохнуть. Все время на ногах, когда готовишь, а ноги мои уже не те, что прежде. Если желудок утихомирился, то я буду как новенькая, только поясница еще ноет в непогоду.
Я заметила, что к ней вернулся отзвук произношения времен ее девичества, совершенно естественно примешавшись к знакомому северному говору.
— Ты хочешь вернуться на работу? В самом деле? Ты же знаешь, что это не обязательно.
— И куда я себя дену без дела-то? Нет, девка, об этом сто раз говорено, так что не начинай сызнова. Мне тут хорошо, я всех здесь знаю, ты приезжаешь в отпуск, Семья туда-сюда через дверь бегает. Все мне по нраву, и не хватает только Тодхолла и тамошнего народа. А теперь расскажи про себя и про свою шикарную лондонскую работу, а то думается мне, ты достойна чего-нибудь получше, чем цветами торговать в магазине.
Что бы она там ни собиралась мне рассказать, было ясно, что она поведает мне все лишь тогда, когда посчитает нужным. Так что я обуздала свое любопытство и поделилась с ней теми лондонскими новостями, которые могли ей быть, по моему мнению, любопытны. После своей свадьбы я видела бабушку всего лишь раз, во время недолгого визита летом 1945 года, как раз после окончания школьных занятий. Тогда я рассказала про Джона и что я собираюсь уйти из школы и пожить в Лондоне — пока, во всяком случае, не устроятся наши дела. Я тогда предложила остаться с ней в Стратбеге, но, как нетрудно было предсказать, она не желала и слышать об этом. Мне следовало начать новую жизнь, с новыми друзьями (она подразумевала, но не сказала — «получше, чем я»), чтобы время могло залечить раны войны. Она не высказалась прямо, но я снова поняла, что она имеет в виду: «если ты останешься там, то рано или поздно, когда все отболит, встретишь кого-нибудь».
Бабушка, я знаю, надеялась, что это и есть мои новости, однако она терпеливо выслушала рассказ о каждодневных делах «Платт'с Плантс», и в свою очередь поведала мне обо всем, случившемся в Долине, и о том, как поживает в Доме Семья.
— Я звонила им, — сказала я бабушке, — и миссис Дрю пригласила меня навестить их.
— Конечно, зайди. Ее милость всегда про тебя спрашивает. Она сама тебе все и расскажет.
Говоря это, она смотрела не на меня, а в окно спальни. Но не на освещенные летним вечерним солнцем синие вершины холмов, а куда-то гораздо дальше.
Наконец-то мы добрались до сути дела. Я мягко сказала:
— Что она мне расскажет?
Шершавые руки на пледе шевельнулись:
— Я слышала об этом намедни. О том, что Семья собирается сделать с Холлом.
— Они хотят превратить его в гостиницу? Я тоже слышала об этом. И даже думаю, что работы уже начались.
— Да, начались. Энни Паскоу мне написала. Там работают Джим и Дэйви.
Дэйви был сыном Джима, плотника из Тодхолла. Жена Джима, «тетя Энни» моего детства, приходилась мне крестной матерью.
— Бабушка, тебя это беспокоит?
— А какой смысл? — отрывисто сказала она, возвращаясь к своей прежней манере. — Славный был дом, и тамошняя кухня нравилась мне гораздо больше здешней, но раз так получилось, то я рада, что вернулась к себе в Долину и что у меня теперь свой дом. Но дело не в Холле, а в нашем доме, в Розовом коттедже.
