Она никого и ничего не могла взять с собой. Отныне она должна была полагаться лишь на саму себя, пока не прибудет в замок Фортэн вместе с сумасшедшим шутом в качестве компании.
Она занялась делами со своим обычным спокойствием, отдала распоряжения служанкам собрать то, что могло уместиться в двух небольших дорожных сундуках. У нее никогда не было пышных, роскошных нарядов. Она жила слишком уединенно в замке с мужем, который ею совершенно не интересовался и которого ей никогда не хотелось привлечь или доставить ему удовольствие, поэтому все ее платья были удобны, но не более того. У нее не было ни украшений, ни иных каких-либо ценностей, которые она могла бы взять с собой. Все здесь принадлежало ее мужу и его сыновьям, а также их женам. Так что подготовка к трехдневному путешествию не заняла у нее много времени. Не говоря уже о том, что этот сумасшедший вообще может придушить ее еще задолго до их прибытия в Фортэм.
Она плохо спала на своей узкой кровати, которую редко делила с мужем, и, когда поднялась в темноте задолго до рассвета, посмотрела на нее со странным чувством отстраненности. Здесь она познала покой и отдых благословенного одиночества, а также боль, стыд и унижение, когда ее муж приходил к ней, стараясь выполнить свой супружеский долг.
Но теперь лорд Монкриф был мертв. А она не годилась для повторного замужества, как жена, не имеющая ни земель, ни способности родить ребенка. И если ей хоть сколько-нибудь повезет, ни один мужчина больше никогда не дотронется до нее.
Агнесс тихо плакала, когда в последний раз расчесывала и заплетала густые волосы Джулианы цвета зрелой пшеницы в длинные, до пояса, косы.
— Я поеду с вами, миледи, — всхлипывая, сказала она. — Мы найдем способ перевезти Ангуса и детей чуть позже…
— Нет, Агнесс. Ты принадлежишь Монкрифу, и ты знаешь это. Сомневаюсь, что Рейнард и его жена смогут обойтись без твоей помощи, ведь я больше не отвечаю здесь за хозяйство. Я уверена, что леди Изабелла найдет какую-нибудь девушку мне в услужение.
Агнесс сморщила нос в неодобрительной гримасе.
— Она ведь ваша мать, леди Джулиана, — укоризненно произнесла она. — Почему вы всегда называете ее просто по имени?
Джулиана не собиралась тратить последние часы пребывания в этом доме на спор с женщиной, которая была ей не столько служанкой, сколько верной подругой.
— Не беспокойся о леди Изабелле. Мы совсем скоро воссоединимся, и все пойдет своим чередом.
Агнесс выразительно фыркнула.
— А сколько времени она была всего лишь в нескольких днях пути от вас, а вы не сделали ни единой попытки встретиться с ней?
— Но ведь и она не пыталась увидеться со мной.
— Да вы же не ответили ни на одно ее письмо! Вы возвращали все ее подарки…
— Давай не будем тратить последние минуты на ссору, — взмолилась Джулиана. — В эти десять лет ты стала для меня куда лучшей матерью, чем она. Обещаю тебе, я буду с ней вежлива. Я буду оказывать ей всяческое уважение, как полагается почтительной дочери, но. кроме этого, я ничего не могу обещать.
Агнесс горестно покачала головой.
— Вы слишком тверды для девушки с такой нежной душой, как у вас, — печально сказала она. — Но я полностью полагаюсь на доброту вашего сердца, которая только и может изгнать гнев из вашей души. У вашей леди-матушки просто не было выбора, как и у большинства женщин в этом мире.
Джулиана предпочла притвориться, что не слышала последних слов служанки, и молча заключила ее в объятия.
— Просто не знаю, о ком я буду скучать больше, с тебе или о твоих детях, — сказала она, пряча лицо на пышной груди Агнесс.
— А уж как дети-то будут по вам скучать! — воскликнула Агнесс, забыв, слава богу, о своей проповеди по поводу дочернего долга. — Они так вас любят, почти так же, как и вы их. Вам непременно надо завести своих детей, милая…
Этого Джулиана уж и вовсе не могла спокойно вынести.
— Довольно! — воскликнула она. — Я и так вот-вот заплачу! Раз Богу угодно, чтобы у меня не было детей, значит, так тому и быть! По крайней мере, я могу любить чужих детей.
Мудрая Агнесс покачала головой.
— Вы еще очень молоды, миледи, сама почти ребенок. И вы еще узнаете, что в этой жизни ничего нельзя загадывать и рассчитывать наверняка.
— Я знаю лишь одно, — спокойно сказала Джулиана. — У меня никогда не будет ребенка. Потому что я никогда по доброй воле не лягу снова ни с одним мужчиной в одну постель. И я никогда не прощу свою мать за то, что она бросила меня!
Страстность, прозвучавшая в голосе Джулианы при этих последних словах, поразила ее саму. Она вырвалась из уютных объятий Агнесс, ожидая ее упреков.
Но Агнесс, к ее удивлению, лишь криво улыбнулась сквозь слезы.
— Жизнь полна удивительных сюрпризов, моя милая леди, — сказала она. — И я буду молиться каждый день за то, чтобы ваши сюрпризы были благословенны.
Джулиана не стала спорить. Первым сюрпризом в ее новой жизни должно было стать общество безумного шута, который угрожал ее рассудку своей неумолчной болтовней.
Жизнь явно не менялась к лучшему.
Николас Стрэнджфеллоу, прежде чем стать тем, кем он стал, прошел долгий жизненный путь, который начался на севере Англии. Николас Дервент был единственным любимым ребенком у своих родителей — хрупкой болезненной матери и грубоватого, шумного отца. Он вырос в уютном мире отцовского поместья и получил лучшее образование, которое только можно было получить за деньги.
Однако счастливая беззаботная жизнь Николаса продолжалась лишь до тех пор, пока его отец барон Дервент не совершил роковую ошибку, непредусмотрительно вызвав раздражение отца нынешнего короля Генриха. Насколько это опасно, узнал, на свою беду, не один титулованный аристократ. Так что к тому времени, когда Николасу исполнилось пятнадцать, у него уже не было ни родителей, ни богатого поместья, ни какого-либо дома вообще — ничего и никого, кроме пустого титула и старого отцовского оруженосца Бого, который пытался присматривать за молодым господином.
Следующие несколько лет были одновременно самыми жестокими и самыми лучшими в его одинокой жизни. Николас обнаружил в себе два несомненных полезных таланта — незаметно срезать кошельки и очаровывать знатных дам, играя на их добросердечии, чтобы добыть себе пропитание. Но уже очень скоро он научился получать таким образом не только пропитание и приобрел громадный жизненный опыт, попробовав роли плута, мошенника, вора и соблазнителя.
Через год он стал шутом, королевским шутом.
Эта роль подходила ему как нельзя лучше и полностью соответствовала его натуре. Он мог говорить и делать все, что ему нравилось, не боясь возмездия, при этом он мог задевать своими шутками всех и каждого, от крестьян и преступников до самого короля Англии.
