Меня мучила жажда. Голод становился непереносимым. В сумерках каждое здание на Лексингтон-авеню казалось похожим на ресторан или продуктовый магазин с пестрой рекламой баров Кит Кэт. Я прошла мимо зеленой лавки с горой прекрасных, выставленных на улице яблок, но владелец лавки, маленький кореец в длинном белом фартуке, должно быть, заметил мое состояние, потому что, скрестив руки на груди, сторожил свои фрукты, пока я не ушла.
Было около семи. Я дрожала от холода. Выбора не было. Я воспользовалась полученным от полицейского жетоном на поездку на автобусе, чтобы согреться и дать отдохнуть ногам. Поездка в автобусе помогла, но не очень. На последней остановке в Гринвич-Виллидж я зашла в Вашингтон-Сквер-парк. Совсем стемнело. Из посетителей остались только торговцы наркотиками с безобразными волосами до плеч да еще несколько таких же, как я, бездомных. Женщина в порванной жилетке и шерстяном берете, чтобы сохранить тепло, сидела, скрестив ноги, на скамейке. Она обхватила себя руками и убаюкивала себя, как ребенка. Она была моего возраста.
Я услышала сзади шаги. Подошел мужчина. Я почувствовала его дыхание на своем лице, когда он произнес: «Бэби, у меня есть то, что тебе нужно».
Я ускорила шаг. Ноги болели, каждое движение причиняло боль. Я подумала, привыкают ли бездомные к своим страданиям или они не утихают никогда?
Я попала в группу возвращавшихся со службы одетых в армейскую форму мужчин, затем направлявшихся в вечернюю школу мальчишек, в джинсах и с рюкзачками. У меня уже не осталось сил выбраться из этой толкотни. «Надо быть понахальнее, — сказала я себе. — Будет еще хуже». Но я не была готова к такой жизни. Я слишком долго была мягкой, провинциальной, богатой. Запах пищи и вонь раздражали меня, транспорт пугал, люди настораживали.
Было около половины девятого. Я бродила, не зная, как убить время, и вдруг краем глаза заметила что-то красное. Большой пакет Бургер Кинга в руках девушки в джемпере с эмблемой нью-йоркского университета. Она стояла перед витриной книжного магазина, рассматривая книги по научной фантастике. На вид ей было лет восемнадцать. Прямые волосы, изысканная поза, стройная фигура балерины.
Клянусь, я ничего не планировала, потому что, если бы я даже подумала об этом заранее, одна мысль убила бы меня. Но я не успела ни о чем подумать. Я просто схватила пакет и побежала. Она, пораженная, а, может, и нет, не стала меня преследовать. Она только вскрикнула громко и пронзительно, но — я оглянулась назад — не побежала к телефону вызывать полицию. Очевидно, то, что на Лонг-Айленде расценивается, как серьезное преступление — кража бутербродов, — на Манхэттене считается незначительной досадной неприятностью.
Пакет обдал теплом мою грудь, аромат мяса с луком согрел мою душу. Я отошла еще на несколько кварталов от места моего преступления. Затем я кое-как уселась на буфер припаркованной небольшой повозки и съела мой ужин.
Где-то между рыбой, жареной по-французски, и яблочным пирогом я представляла себе друга балерины, ругающего ее за потерю ужина — джемпер с надписью нью-йоркского университета возник перед моими глазами. Этот образ тут же напомнил мне единственного человека из нью-йоркского университета, которого я знала, моего любимого неуспевающего ученика Денни Риза.
В школе Денни играл на бас-гитаре в ансамбле вместе с Алексом, потом поступил в нью-йоркский университет. Как-то я слышала, что Алекс говорил Бену, будто Денни занялся прибыльным делом — продажей фальшивых удостоверений личности своим приятелям-студентам, которые жаждали иметь возможность болтаться по барам, пить и блевать до того, как достигнут совершеннолетия. Это новое рискованное занятие было продолжением его предыдущей работы: торговли марихуаной в раздевалке для мальчиков в средней школе Шорхэвена.
Денни Риз был испорченный, но удачливый: ни арестов, ни судимостей. Он был более чем удачливым — он был умным, очень обаятельным и привлекательным. И за его острым плутовским умом, за его легкой улыбкой я всегда чувствовала доброту. Может, не доброту, но доброжелательность. И ни в коем случае не подлость. Ребенок был испорченным, но добрым.
В юношеские годы, когда, несмотря на тщательно продуманные причины — включая деликатные записки от врача, — Денни был на грани провала на экзамене по «Введению в театральное искусство» у Касс, потому что не написал итоговое сочинение за семестр, я после репетиции их ансамбля пригласила его домой вместе с Алексом. Под предлогом, что мне необходима их помощь в перестановке мебели на террасе, я объясняла им суть «Стеклянного зверинца». Алекс нашел мою лекцию не просто скучной, но смертельно скучной, чтобы слушать ее в тишине, и затянул какую-то мелодию. А Денни прекрасно понял, что я затеяла. Он слушал внимательно, а через два дня получил на экзамене «отлично», и это дало ему необходимую сумму баллов, чтобы закончить курс — к большой досаде Касс. Я надеялась, что мое вмешательство даст Денни еще один шанс — поможет поступить в колледж и использовать это как базу для развития его антрепренерских способностей.
Хотя у меня и не было денег, я подумала, что справочная Манхэттена даст мне домашний адрес Денни. Я узнала, где он живет — на захудалой маленькой улочке недалеко от Гудзона. Была уже почти полночь. Здание имело форму куба. На нем была вывеска «Даун Л. Януччи. Косметолог-электролог. Эпиляция», которая болталась над давно заброшенным складом и означала, что весь первый этаж занят этой фирмой. Было нацарапано что-то еще, но у меня хватило ума не читать.
Поскольку полночь для Алекса это еще день, а Алекс с Денни были друзьями-полуночниками, я не боялась, что разбужу его. У меня были сомнения относительно самого Денни. Привлекательный? Без сомнения. И бесчестный, как черт. Однако каждый любитель детективов знает, что замешанная в убийстве средних лет дама не должна быть очень разборчива в людях, с которыми имеет дело. Я хотела позвонить, но звонка не было. Я постучала в дверь, потом сильнее. Маленькая полоска света виднелась на втором этаже. И я сделала то, что делали в Бруклине, когда хотели привлечь чье-то внимание.
— Денни! — заорала я во всю силу своих легких. — Денни!
И когда кто-то из другого дома завопил в ответ: «Заткнись!», — окно на втором этаже открылось. Денни был без рубашки, темные волосы падали ему на глаза. Похоже, он не был в восторге от появления компании. Он поднял раму повыше, чтобы высунуться еще больше и лучше рассмотреть меня.
— Денни, — сказала я и встала под уличный фонарь. — Это я.
Ни признания. Ни ответа. И поскольку я теперь стала героиней радиорепортажей, я не могла назвать своего имени.
