Ознакомительная версия.
– Понимаю. – Я выпустила тонкую струйку дыма. – Здесь написаны фамилия и координаты мальчишки, которого прежняя Ева считала своим сыном. Заметь, слово «прежняя» ключевое. Лично я не имею к данной истории никакого отношения.
– Ева, это же ребенок. – Вовка, выхватив из моих рук сигарету, глубоко затянулся.
– Ребенок, – признаюсь, разговор начинал меня раздражать, – но не мой. Или ты предлагаешь, чтобы я взвалила на свои плечи заботу обо всех сирых и убогих в нашем городе?
– Это не твои плечи. – Впервые в жизни я видела Вовку Козырева таким. В рыжих глазах больше не плясали золотые искры, зрачки потемнели, а взгляд сделался непроницаемым.
– Теперь мои, – возразила я исключительно из чувства противоречия. – Случилось то, что случилось. В этом нет моей вины!
– Нет?! – Он подался вперед, поймал меня за ворот куртки, притянул к себе. – Тогда скажи на милость, кто присвоил себе ту злосчастную цепочку?! Ты виновата, Ева!
– Да! – Я высвободилась из козыревских лап и брезгливо смахнула просыпавшийся мне на куртку пепел. – Только в этом и виновата, Вовочка! Все остальное, ты уж извини, произошло без моего участия. Аварию я сама себе не организовывала и в кому впала отнюдь не добровольно. А то, что оказалась посильнее да пошустрее той, другой, так кто ж виноват?! Каждый выживает, как умеет! Да если хочешь знать, я пыталась ей помочь, хотела оплатить ее пребывание в клинике. Не вышло. Мой бывший в этом вопросе проявил невиданное благородство, урегулировав все формальности на много месяцев вперед.
– Твой бывший? – Вовкины зрачки сделались широкими, как у наркомана.
– Да, у меня был любовник. – Признаться в такой мелочи оказалось неожиданно тяжело. Пришлось сделать над собой усилие и даже нацепить на лицо равнодушно-скептическую ухмылку. В конце концов, кто мне Вовка Козырев?! Подумаешь, друг детства...
Он не выдержал моей контратаки, отвел взгляд, спросил уже совсем другим, каким-то уставшим голосом:
– Так ты не собираешься ничего предпринимать?
– Почему же? Я собираюсь прошвырнуться по магазинам, а потом заглянуть в салон красоты и сделать этому телу невиданный подарок. Есть возражения? – Последний вопрос был скорее риторическим, я знала, что возражений от Вовки не последует, мне с детства удавалось подбить его на любую авантюру.
Он смотрел на меня долго-долго, так, словно видел впервые в жизни, а потом произнес такое, отчего мои закаленные в горнилах семейных и уличных боев нервы неожиданно сдали.
– Какой же ты стала сукой, – сказал друг детства Вовка Козырев и отвернулся.
Вот так... Я никому не делаю ничего плохого, я всего лишь пытаюсь выживать, и по этой причине он смеет называть меня сукой. Хорошо ему быть чистеньким и порядочным. У него с детства имелось все то, о чем я могла только мечтать: нормальная семья, любящие родители, каникулы на Черном море. У него даже собака была! А у меня была собачья жизнь, наверное, поэтому я стала сукой...
Дверца открылась неожиданно легко, мне не пришлось прикладывать никаких усилий.
– Ты уволен, любезный, – сказала я, не глядя в его сторону, – машину отгони в гараж.
Это было глупо, по-детски. Настоящая сука не вышла бы из своей машины, настоящая сука выгнала бы водилу. Но в тот момент я не могла мыслить логически, мне просто хотелось оказаться как можно дальше от своего бывшего друга детства Вовки Козырева.
А он не окликнул. Я прислушивалась, ждала, что позовет... Не позвал. Дверца зло хлопнула, и рванувший с места «Мерседес» окатил меня водой из лужи.
Полчаса я провела в сквере, сидя на скамейке и рыдая в голос, как последняя идиотка, а потом решила, что с меня довольно и пора выпустить пар.
Пар я выпускала, слоняясь по бутикам и доводя до белого каления продавцов. Оказывается, в моей нынешней шкуре совершать шопинг не очень удобно, потому что консультанты, глупые девчонки с безупречными манерами, безупречным макияжем, безупречным маникюром и педикюром, не жалуют таких вот небезупречных, простоватых и нетюнингованных. Пришлось отстаивать свое право на место под солнцем. Сначала я просто бродила между рядами с модными шмотками, разглядывала их, даже руками ничего не трогала. Пока не трогала, меня особо не беспокоили, только следили издалека, но стоило лишь пожелать что-нибудь примерить... Девочки-консультанты кривили идеальные губы в презрительных улыбках и идеальными своими голосами обращали мое внимание на ценники, а я из природного упрямства стремилась непременно примерить понравившуюся шмотку. Дело заканчивалось тем, что в зал вызывался администратор, которому я с видом оскорбленной королевы демонстрировала пачку обналиченных в ближайшем банке долларов и с таким же точно видом требовала сатисфакции и жалобную книгу. Девочки-консультанты получали нагоняй от начальства, я понравившуюся вещь и приличную скидку в качестве отступного.
Развлечение это наскучило мне ближе к вечеру. Даже не то чтобы наскучило, просто от бесчисленных пакетов, коробок и коробочек у меня отрывались руки. Пришло время возвращаться в родные пенаты. На такси, между прочим, потому как со всем этим богатством в общественный транспорт мне было не впихнуться. Да бог с ним, с такси, снаряд в одну воронку дважды не падает! Прорвемся!
Я прорвалась! Домчалась до дома с ветерком, выволокла из багажника такси свое барахлишко и на полусогнутых от усталости ногах поползла к парадному входу. На сей раз на пороге меня никто не ждал, и даже не нашлось того, кто помог бы донести сумки до комнаты. Но оно и к лучшему, не нужен мне сейчас никто, сама справлюсь.
Окно оказалось вымыто, на раме не осталось ни следа от недавней паутины. Это радовало, хотя надежды на то, что подобное больше не повторится, у меня не было. Я сгрузила пакеты на пол, сама, не раздеваясь, повалилась на кровать. Оказывается, выпуская пар, я очень устала. И головная боль, приглушенная шопингом, снова вернулась. Ну ничего, теперь в моей свежеприобретенной сумочке от-кутюр лежит новомодное обезболивающее, которое, если верить рекламе, убивает любую боль. Вот сейчас отдохну и начну убивать...
* * *
На Стэфиной ладони кулончик. С виду простенький красный камешек на тонкой цепочке, может, даже не золотой, но в простоте этой есть что-то обманчивое. И камешек с каждой секундой все ярче, все кровавее.
– Что это? – Тянусь за кулончиком, но Стэфа отводит руку, не дает коснуться.
– Погоди, Сонюшка, дай объясню. Это то, что твоего князя к тебе покрепче цепей чугунных привяжет.
– Привяжет – это, значит, моим сделает? Навсегда, на веки вечные?
– Не навсегда. – Стэфа печально качает головой, камешек на ее ладони, точно слеза кровавая. – Это не просто украшение, это особенная вещь, очень старая, древняя. Призрачная путина.
Ознакомительная версия.
