— Мабри сказала, что он плохо спал ночью и теперь наверстывает упущенное.
— Прежде Шон не обращал внимания на такие пустяки, как бессонница, — заметил Тьернан.
— По-вашему, я не знаю? — огрызнулась Кэссиди. — Впрочем, может, это у него с похмелья.
— Может.
Она уселась за стол. На краю лежала стопка отпечатанных страниц. Обычно Шон берег свою рукопись как зеницу ока и хранил в запертом ящике. Да, похоже, он и в самом деле провел тяжелую ночь, коль скоро оставил рукопись на столе прямо перед глазами любопытствующей дочери.
— Будете читать? — спросил Тьернан. Кэссиди подняла голову. Вид у Ричарда был скучающий, вряд ли за его вопросом что-то скрывалось.
— А вы уже читали? — в свою очередь спросила она.
— Большую часть. Книга получается именно такой, какой Шон ее и задумал. Гениальная, полный блеск. Настоящая лебединая песнь. Нам с ним.
— Прекратите! — возмутилась Кэссиди.
— Нужно уметь смотреть правде в глаза.
Кэссиди уставилась на рукопись. К изумлению, ее вовсе не тянуло притрагиваться к этим листам бумаги, читать, узнавать факты, которые ей лучше бы и не знать вовсе. Однако глаза сами скользнули по первым фразам.
Диана Скотт-Тьернан была воплощением отцовской мечты — настоящая сказочная принцесса с невероятно хрупкой, почти воздушной красотой, озорным смехом и очарованием, столь же естественным, сколь, и неотразимым. Стоило ей только войти в комнату, как все вокруг оживало. Когда она умерла, ей было всего двадцать девять.
Кэссиди уронила страницу на стол, поразившись внезапному приступу злости и ревности. Ее никто и никогда не называл сказочной принцессой, не было в ней ничего хрупкого или воздушного. Для отца она была переростком и нескладехой и вовсе не соответствовала его идеалу настоящей женщины. Как, впрочем, и для этого мужчины, развалившегося в кожаном кресле и не сводящего с нее глаз.
— Я вижу, вам не нравится, — заметил он.
— Шон сделал вашу жену… настоящим чудом из волшебной сказки, — промолвила Кэссиди.
— Вам бы она не понравилась.
— А почему? — Кэссиди, воспользовавшись случаем, перевернула рукопись текстом вниз. — Если верить Шону, то все в ней просто души не чаяли.
— Небеса оделись в черное, когда она умерла, — насмешливо произнес Тьернан. — Повторяю, вам бы она не понравилась. Вы с ней — полные противоположности.
— Я уже заметила, — сухо промолвила Кэссиди. — С одной стороны, сказочная принцесса, обожаемая отцом и мужем, а с другой…
— С одной стороны, — грубо перебил Тьернан, и Кэссиди впервые увидела, что он взбешен, — самодовольная и стервозная невротичка, для которой в жизни нет ничего, кроме ее эгоистических прихотей и извращенных желаний. С другой стороны — вы.
Кэссиди с изумлением уставилась на него.
— Вы ее ненавидели!
— Безумно. — В голосе Тьернана не слышалось и нотки сожаления. — И во время суда эта ненависть выплыла наружу, как я ни пытался ее скрыть. Во многом из-за нее, собственно говоря, меня и признали виновным. А судья без зазрения совести вынес мне смертный приговор.
— Неужели вы ненавидели ее настолько, что могли бы убить?
— Без колебаний. — Ответ прозвучал резко, как удар хлыста.
— И вы… убили ее?
— Прочитайте рукопись. — Краткая вспышка гнева погасла, и с Кэссиди вновь беседовал умелый и искусный манипулятор.
— Я не могу принимать на веру все, что читаю, — возразила ему Кэссиди.
— Это очень мудро. А заодно не стоит принимать на веру и то, что вам говорят другие.
— Учту совет, но скажите, а что «с другой стороны»?
На мгновение в глазах Тьернана мелькнуло удивление.
— Хотите знать, чем отличаетесь от Дианы? На комплименты нарываетесь, да? Пожалуйста, ложитесь со мной в постель, и я поведаю вам все, о чем вы мечтали бы услышать. Даже скажу, что люблю вас, если понадобится.
Кэссиди неотрывно следила за ним, отказываясь уступать. Она понемногу привыкала к его насмешливому тону, и это придавало ей дополнительные силы.
— Так чем все-таки я отличаюсь от вашей жены?
— Ее я сравнил бы с дорогим фарфором, — неторопливо промолвил он. — Она была тонкая, хрупкая и со скрытым изъяном, из-за которого и разлетелась вдребезги. А вы слеплены из обожженной глины — прочная, вечная и устойчивая.
— О господи! — воскликнула в сердцах Кэссиди. — И после этого вы еще считаете себя покорителем дамских сердец?
— В данный миг я вовсе не пытаюсь соблазнить вас, — сухо проронил Тьернан. — Я говорю чистую правду в расчете на то, что у вас хватит ума понять ее.
— Я поняла, — кивнула Кэссиди. — Я — глина, а она — фарфор. Дальше что?
— Она считала себя центром Вселенной, пупом Земли — все только и вертелись вокруг нее. И она не могла уже жить в пределах крохотного замкнутого мирка, который сама же себе и соткала, с людьми, готовыми ее на руках носить.
— Она вам изменяла? У нее были любовники?
Губы Тьернана скривились в безобразной усмешке.
— Диана любила только двух мужчин — меня и своего отца.
— Еще одно различие между нами, — заметила Кэссиди. — Я всего лишь крохотный винтик в сложном и громоздком механизме, который сконструировал мой отец.
— Бедненькая, — съязвил Тьернан.
Как он и рассчитывал, Кэссиди это задело.
— Вы упомянули про ее извращенные желания, — напомнила она. — Значит ли это, что меня вы считаете образцом поведения?
— Да, — быстро ответил Тьернан. — Не считая тех случаев, когда вы находитесь в моем обществе.
— Что ж, — констатировала Кэссиди. — Одно, по крайней мере, роднит нас с Дианой: несчастное знакомство с вами. — Она откинулась на спинку стула. Кофе уже остыл, но Кэссиди все же отпила глоток, просто так, чтобы чем-нибудь заняться. — А вы ей изменяли?
— По мнению судей — да. Множество раз.
— А на самом деле? — упорствовала Кэссиди. — Вы изменяли этой невротичке, которая любила вас до беспамятства?
— Да.
— Если верить стенограмме, то одна из ваших любовниц бесследно пропала. Обвинитель намекал, что, возможно, она не единственная ваша жертва, но это было вычеркнуто из протокола.
— Да, — кивнул Тьернан.
— Вы убиваете всех женщин, с которыми спите?
— Только тех, кто этого заслуживает, — ответил Тьернан. И, раскрыв книгу, углубился в чтение.
* * *
— Как, вы сегодня уезжаете? — в ужасе спросила Кэссиди.
— Да, милочка, у нас нет выбора, — ответила Мабри. — Шон хочет выбраться из Нью-Йорка, а я не смею его удерживать. Шац устраивает вечеринку, а для Шона она, наверное, последняя возможность повидаться с приятелями. Не могу же я с ним спорить. Поехали с нами!
— Я терпеть не могу Ист-Хэмптон! — воскликнула Кэссиди. — А Шаца Беррингера и вовсе на дух не выношу. Как и их писательские вечеринки.
