Показательной порки не получилось. Аферист с парикмахерскими усиками хорошо подготовился к встрече незваных гостей — и в одночасье сделался отцом нации, а его тогда еще не слишком бородатые джигиты — народными героями.
Первыми жертвами державных пьяных грез стали русские парни, заживо сгоревшие в танках на улицах Грозного. Потом счет пошел на сотни, на тысячи… Загребущими своими лапами Родина выдергивала из мирного потока жизни собственное будущее и эшелонами отправляла на фарш, не снабдив необстрелянных, голодных, кое-как экипированных мальчишек даже копеечными солдатскими медальонами — ей, Родине, было, по большому счету, наплевать, своего или чужого сына похоронит мать в закрытом гробу. Что при Иване, что при Иосифе, что при Борисе — жизни человеческие шли пучок за пятачок.
Но и борцы за свободу Чечни — сами они русскому названию, пошедшему от названия селения Чечен-аул, предпочитали местное, по названию лесистой Ичкерии, срединной части своей страны, — с собственным народом особо не церемонились, не терзались нравственными муками, устанавливая огневую точку на территории школы или больницы или вешая работающую рацию, по которой русские корректировали огонь, на столб посреди оживленного базарчика. Итоговое кровавое месиво «героические повстанцы» нередко снимали видеокамерой. Кассеты уходили на Запад, как доказательство зверств российской солдатни.
Кассеты с собственными зверствами отправлялись в противоположную сторону, в качестве отчета о проделанной работе, — у народных героев появились инородные спонсоры. Хотя, наверное, не те, на которых рассчитывалось изначально, — «цивилизованное сообщество», столь рьяно державшее сторону сепаратистов в югославском конфликте, как-то не спешило с признанием новоявленного «субъекта международного права» и ограничивалось легкой моральной поддержкой. Оно и понятно — Западу не хотелось из-за какой-то там Чечни совсем уж отворачиваться от «дорогого друга Бориса». А ну как на его место придут коммунисты? Опять же, ядерный чемоданчик… Зато другая заграница отнеслась с большим пониманием. И потекли козьими тропами денежки, оружие, и люди новой, не виданной доселе на Кавказе породы — вахаббиты, и зазвучало над горами мощное «Аллах акбар!» Дудаевские «генералы» и командиры — в большинстве своем обычная уголовная шушера — принялись спешно отращивать бороды и разучивать молитвы.
Кровавый маразм крепчал. Стороны не только обстреливали и взрывали друг друга, но и вступали в своеобразные экономические отношения. Издерганный, одичавший сержантик загонял «чехам» ведро патронов и ручную гранату, сшибая на пару бутылок водки, чтобы хоть на несколько часов забыть об окружающем кошмаре, гладкий тыловой подполковник через цепочку посредников сбывал тем же покупателям зенитные комплексы «Игла» и снаряды для «Града», заколачивая уже не на водку, а на трехэтажный коттедж в ближнем Подмосковье. «Чехи» же, в свою очередь, расплачивались «премиальными» долларами, полученными за убийства федералов и уничтожение их техники. А когда русские закрепились в большинстве районов Чечни, посадили в Грозном свое правительство и заявили о «восстановлении народного хозяйства», тут уж товарно-денежные отношения заработали в полном блеске своего цинизма. Одни что-то строили, другие — надо полагать, за определенный процент — это «что-то» незамедлительно бомбили или взрывали, после чего первые получали деньги под новый подряд и опять что-то строили… На «чеченском цикле» делалось больше крупных состояний, чем даже на «левой» водке. Именно в годы Первой Чеченской и поднялся, как на дрожжах, московский строительно-гостиничный бизнес братьев Ба-роевых, а отец вдруг резко вспомнил о своих мусульманских корнях.
Наконец, пустив псу под хвост десятки тысяч жизней и миллиарды долларов, высшее руководство России, перепуганное восхитительным в своей наглой безнаказанности налетом Басаева на Буденновск, сделало то, с чего, по мнению Айсет, нужно было начинать, — пошло на переговоры. Мир заключался с тем же блистательным государственным идиотизмом, с каким развязывалась война. Федеральный центр безоговорочно сдал все большой кровью завоеванные позиции, небрежно швырнув на съедение ичкерийскому волку всех тех, кто поверил в Россию и принял ее сторону, и при этом оставив без ответа главный вопрос — становится ли Чечня самостоятельным государством или остается в составе России. Такое межеумочное положение, похоже, устраивало обе стороны, так как позволяло сохранить лицо — точнее, то, что от него осталось. Потом, как говорится, разберемся… Как водится, и те, и другие преподносили невразумительные и ни к чему не обязывающие договоренности как свою полную и окончательную победу.
Московские погрузились в свои проблемы — «пилили» бюджет, перераспределяли полномочия, фотографировали друг друга в банях, побирались у иностранцев, устраивали дефолты. Чеченские тоже занялись привычными мирными делами — гнали из ворованной нефти отвратительный бензин, торговали рабами и наркотиками, резали неверных и изменников, похищали людей в расчете на выкуп. Даже английских инженеров, нанятых за огромные деньги налаживать правительственную связь, — и то не удержались, выкрали, несколько месяцев держали в зиндане и, наконец, не дождавшись выкупа, отрезали головы всем четверым, чем несказанно укрепили авторитет республики Ичкерия в мировом сообществе.
Москва денег не давала. Исламские друзья больше не спешили распахивать кошельки: одно дело субсидировать джихад, а подавать на бедность — уж извините, своих голодранцев хватает… Воины ислама маялись без дела и грызлись друг с другом. Должно быть, и в Москве большие люди скучали по мутной водичке военного времени, в которой так обильно ловилась зеленая рыбка с Беном Франклином на брюшке…
Айсет не особо доверяла сетевым публикациям, напрямую увязывавшим налет Басаева на Дагестан с именем некогда очень влиятельного, а ныне опального московского политика-олигарха, но, анализируя ситуацию с точки зрения «кому выгодно?», не могла не признать за ними долю истины, хотя определенно просматривались интересы и других игроков. Одно было ясно: безумный, на первый взгляд, басаевский поход был стопроцентно коммерческой акцией, проплаченной и из Москвы, и из зарубежных исламских центров. Причем как Шамиль Второй, так и те, кто подписал его на эту авантюру, прекрасно знали, что за ней последует новый виток войны, в которой погибнут, останутся калеками, лишатся крова тысячи мирных и немирных чеченцев.
Айсет вошла в очередную страничку просматриваемого файла. Портрет «шахида», смертника-самоубийцы. Мотивация, система ценностей, мужской психотип, женский психотип… Ряды фотографий, в основном совсем молодые лица, а одно — почти копия самой Айсет, какой она была бы лет в пятнадцать… «Девочка, девочка… — подумала вдруг Айсет, — а ведь ты, пожалуй, была бы сейчас в раю, если бы взорвала себя рядом с Басаевым, или Ельциным, или Березовским, или…»
