— Тань, у тебя же в холодильнике совсем пусто! Давай я в магазин схожу! А может, тебе пока чаю сделать? Ой, да у тебя даже и чаю нету! Господи! Что же это такое…А ты лечишься чем, Тань? Лекарства у тебя где?
— Да ничего не надо, Ась… — хрипло проговорила Татьяна, не открывая глаз. – Ничего не хочу… Я умереть хочу…
— Что, совсем рехнулась, что ли? Умирать она собралась – здассьте–нате! Мы еще детей своих не разыскали, между прочим! Вот когда разыщем, тогда и умирай себе на здоровье, сколько захочется! Говори давай, что купить! Тебя же кормить срочно надо…
— Ой, правда, Ась, ничего не хочу. Плохо мне.
— Жар у тебя, да? Голова болит? Горло?
— Нет. У меня душа болит. Очень, очень больно болит…
— Ну, знаешь! У меня, между прочим, тоже душа болит! Только я, в отличие от тебя, пока Пашку своего не разыщу да прощения у него не выпрошу, уж точно умирать не соберусь! И тебе не советую! Ишь, умирать она собралась…
Ася молнией слетала в магазин и аптеку, накупила кучу всяческих таблеток и положенных при такой сильной ангине притирок, полосканий да примочек, заставила Татьяну чуть не силой выпить крепкого куриного бульону, убрала в комнате успевшую осесть на мебели тонким серым слоем пыль. Татьяна следила за ее суетой из–под опущенных ресниц, потом, с трудом усевшись на диване и откинувшись на подложенную за спину большую подушку, тихо проговорила:
— Ась… А может, нам их через милицию поискать? А что? Напишем заявление – пропали, мол, дети, ушли из дома…
— А возьмут? Они ж вроде и не дети уже!
— Обязаны взять. Ты сходи в милицию, Ась. Пусть их найдут…
— Ой, не знаю…Боюсь, Пашка на меня опять рассердится за это заявление…
— Зато знать будем, что живы. Подумаешь – рассердится! Сам виноват! Нет чтоб матери позвонить… Так сходишь?
— Ладно. Завтра видно будет…
Насчет обращения в милицию Ася сомневалась очень сильно. И еще – она просто боялась туда идти. Выработанное телевизионными и книжными страшилками представление о милиции как о сплошном скопище «оборотней в погонах» давало о себе знать. А вдруг по ее заявлению эти самые оборотни поймают ее Пашку и закуют в кандалы–наручники? А вдруг они ему больно сделают? Но предпринять все равно что–то надо было. По крайней мере, очень уж хотелось ей что–то такое срочное предпринять. Потому как барахтаться попусту в беспокойстве не оставалось никакого уже материнского терпения… Не выдержав, за советом она и пошла на следующий же день к Коту. И не за советом даже, а за конкретной помощью. В конце концов, отец он своей Маргошке или кто?
— Кот, ты должен сходить со мной в милицию! – огорошила она его с порога. – Собирайся, пошли!
— Ты что, Анастасия? С глузду съехала? Неужель того маньяка из подворотни разыскать решила? Чего–то ты поздновато зажглась…
— Я серьезно, Кот! Уже сколько времени ни от Пашки, ни от Маргошки твоей ни слуху, ни духу! Их надо искать, Кот! А вдруг с ними случилось что?
— Господи, да ничего с ними не случилось, не нагнетай.
— А почему тогда не звонят?
— А потому, что молодые! Зелень–глупость–легкомыслие еще не прожевали до конца, вот почему! Сама–то какая была в их возрасте, не помнишь, что ли?
— Ну да, ну да… А все равно давай сходим, Котик! Ну, пожалуйста! Я тебя очень прошу! Я боюсь одна… И Татьяна, как назло, совсем свалилась…
— Куда свалилась? – испуганно и беззащитно–тревожно спросил Кот. Даже голос его враз сел и пискнул на высокой бабской ноте, отчего он досадливо крякнул и переспросил уже спокойнее: — Как это – свалилась? Заболела, что ли?
— Ну да… И знаешь, так зверски! Температура под сорок третий день держится! Я вчера забегала к ней – испугалась даже. Бледная, всклокоченная, в лихорадке вся, глаза болью горят…
— Ну, а скорую ты вызывала?
— Да она без меня ее вызывала. Сама. В первый день еще, как заболела.
— Ну?
— Что – ну?
— А сейчас–то она как? Лучше ей? Температура спала?
— Не знаю. Я сегодня ей еще не звонила.
— Что значит, не звонила? – рассердился вдруг Кот. – Человек там загибается, а она позвонить даже не удосужилась!
— Да некогда мне было…
— А сюда бежать было когда? Только о себе и думаешь! Эгоистка! Ей, между прочим, вообще простужаться нельзя! Она вообще температуру очень плохо переносит! Да она однажды чуть не умерла от температуры, если хочешь знать! Некогда ей, видишь ли!
— Кот, ты почему на меня орешь? – тихо и обиженно, чуть не плача, проговорила Ася. – Она твоя жена вообще–то, а не моя! Забыл, что ли? Возьми да и сам позвони!
Кот сверкнул на нее злобным желтым глазом и отвернулся резко к окну. Вытащив дрожащими пальцами сигарету из пачки, прикурил, затянулся нервно и торопливо. Ася посидела еще, наблюдая за странным его смятением, потом встала со стула, подошла и, схватив за рукав пиджака, решительно потянула его к двери:
— А ну давай пошли…
— Куда? – попытался дернуться из ее цепкой ручки Кот.
— К Татьяне, куда! Ну что ты встал, как пень! И не смотри на меня так убийственно – не боюсь я! – закричала она на него и от нетерпения даже притопнула слегка ногой. – Одевайся, пошли! Ну?
Она даже подтолкнула его слегка в спину, пытаясь сдвинуть с места. И, странное дело, Кот вдруг послушался. Пошел за ней, как напроказивший ребенок, опустив плечи и понурив голову. А что? Повезло, можно сказать, человеку. Потому что не всегда и не на каждого найдется такая вот добрая тетя Ася, которая за него сделает то, что он и сам давно уже собирался сделать, да только духу не хватало признаться себе в том, как сильно хочется это сделать…
В прихожей он так же послушно натянул на себя ветровку и ботинки, и совсем было шагнул вслед за Асей к двери, но был остановлен прозвучавшим за спиной горестным Колиным то ли возгласом, то ли плачем:
— Кот! Не уходи от меня, Кот! Не надо! Я не хочу один…
Они разом обернулись от двери на отчаянный этот крик, словно он прошил их насквозь по горлу, по сердцу, по вмиг подогнувшимся коленкам. Коля стоял и плакал. Губы его дрожали обиженно, из глаз выкатывались одна за другой огромные детские горошины слез и текли торопливо по гладким пухлым щекам. Странно, почему у взрослых людей никогда не получается таких крупных слезных горошин? И из носа у Коли тоже текло. И шмыгал им Коля тоже совсем по–детски, как отвергнутый вероломной мамкой пятилетний глупый некачественный ребенок. Что, впрочем, так и было на самом деле когда–то…
— Коля, перестань! – бросился к нему опрометью Кот. – Ты что! А ну, перестань сейчас же!
Он схватил его за плечи и встряхнул слегка, и заглянул ему в глаза так, что Коля действительно плакать сразу перестал. И произнес твердо и решительно, без всякой, рассчитанной на малого ребенка снисходительности:
