Ну ладно… – он вдруг махнул рукой, сам себя осуждая за горячность. – Короче, если дьявола я наблюдаю ежечасно, даже не выходя за пределы этого двора, то чистый свет видел только один раз – в лице Игоря Ледовских. Разумеется, я сразу понял, что он будет всю жизнь вызывать ненависть зла – забавно звучит, правда? И зло, в конце концов, победит. Здесь, на земле, победит. Чем раньше это произойдет, тем лучше. Потому что потом для него начнется другая история – он окажется дома. К сожалению, он был классическим воплощением лермонтовского «Ангела».
– Что за травму он здесь получил? – спросил Иванов, приходя в себя. Лермонтовский «Ангел» добил его окончательно: он плохо помнил, что это такое.
– Упал с дерева. На какой-то крюк… Снимал с дерева кошку… Вы не думайте, его здесь не обижали. Обидным было сиротство, быт, невозможность уединения – он был к нему особенно склонен – но в остальном ничего такого. Ни изнасилований, ни избиений, ничего…
Вот и все, что удалось разузнать о детстве Игоря Ледовских. Его дальнейший путь был немного темен, но в общих чертах прослеживался. Последние два года он жил в казенном церковном доме. Его страсть к уединению, наконец, получила желанную почву: людей вокруг художника почти не было.
Иногда к нему приезжал брат. Иногда он разговаривал со священником, но только когда сам приходил в церковь работать. В то же время, в те дни, когда Ледовских появлялся на людях, пространство вокруг него немедленно заполнялось какими-то паломниками. К нему лезли с вопросами, проблемами, ему постоянно рассказывали о трудностях, исповедовались, страшно возмущая этим священников всех четырех церквей, в которых он успел поработать. Кстати, оказалось, что художественное образование у Ледовских все-таки имеется. Он окончил специальное училище в Сергиевом Посаде, так что никаким самоучкой не был.
– Все-таки я не понимаю… – Иванов раздраженно повел плечами. – Вы говорите, что у него не было знакомых. И в то же время вы возмущались, что к нему постоянно лезут. Как это совместить?
Они вернулись из Фрязино и теперь сидели в пристройке Крестовоздвиженской церкви. Разговаривали со священником, получается, единственным близким знакомым убитого художника… Близким – по меркам отшельника Ледовских.
– Как бы это объяснить… – священник запнулся, подбирая слова. – Я много раз наблюдал такую картину: он сидит на лесах, раздумывает, с чего лучше начать, и вдруг к нему подходит незнакомая женщина – причем, и мне не знакомая! впервые пришла в наш храм! – и начинает что-то спрашивать! Вначале интересуется живописью, потом переходит на свою жизнь! Понятно, что у нее проблема: зачем же, в противоположном случае идти в храм? – В голосе священника на какую-то секунду послышался сарказм. – Но вот так: это непостижимо! Ко мне они не подходили, хотя я очень современный человек, и все у нас знают, что со мной можно поговорить о чем угодно. Они подходили к нему! Он с ними разговаривал – бедными и брошенными, богатыми – а у нас здесь немало богачек – и удачливыми…
– В основном, женщинами, что ли? – спросил молодой Квашнин.
– В основном, да… Мужчины не так привыкли раскрывать душу. Потом, у женщин такой инстинкт потрясающий… Они что-то видели в нем.
Молодой Квашнин, который, в отличие от Иванова, закончил университет, вдруг подумал, что сумасшедший фрязинский сторож не такой уж и сумасшедший: этот Ледовских, похоже, и правда был огнем и светом, и люди, нуждавшиеся в поддержке, это чувствовали.
– Вот… – священник бездумно пощелкал мышкой от компьютера. – Но потом он уходил, и все! Их отношения не продолжались. Иногда, конечно, попадались более упорные – у кого проблемы были серьезные. Года полтора назад одна женщина буквально преследовала его. В молодости она отказалась от ребенка в роддоме – потому что у нее не было своего жилья. Теперь она мать двоих детей, очень обеспеченная. И очень несчастная. Последние годы она натурально сходила с ума: совесть ее замучила. Но найти ребенка она не смогла. Вот эта женщина постоянно приезжала в церковь, подолгу разговаривала с Игорем… И успокоилась. Я уж не знаю, какие он нашел слова, но знаю, что она пару раз бывала у него дома. Еще вот эта Ольга. Сам я ее не видел и даже не знаю, была ли у нее какая-нибудь проблема – наверное, была… – но она встречалась с ним.
– Он к ней не ездил?
– Да что вы! Он даже не знал, где она живет, какой у нее телефон. Ему это было не интересно. Вот она, мне кажется, приезжала к нему. Даже в Москву приезжала. А потом его брат сказал мне, что это жена депутата Александрова. Знаете, который по телевизору…
– Да, знаем… Но это их дело, правда? Оставим их в покое…
– Оставим…
– А что за история с деньгами?
– Да тоже… Ерунда какая-то. В начале декабря он сказал, что у него появились деньги. Огромная сумма…
– Сколько?
– Три миллиона долларов, – стесняясь, сказал священник.
– Сколько?! – следователи переглянулись и заулыбались.
– Я понимаю, это звучит дико… Но он не настаивал ни на чем. Так, просто сказал. Попросил еще, чтобы я помог их правильно распределить. Все деньги! До копейки! Мы посидели, прикинули…
Это было очень смешно. Можно было представить, как сидят два таких блаженных дурачка – вечером, под абажуром – и пишут в колонки несуществующие миллионы… Наивные фантазеры!
– А потом он сказал, что денег у него больше нет… – священник и сам понял, кем выглядит. Сбился, опустил глаза.
Игнорировать письмо из ФСБ, тем не менее, было невозможно. Кроме того, брат убитого художника упорно не являлся на допрос. Его искали везде: вот уже с трех сторон на его съемную квартиру покушались. Во-первых, туда съездили Иванов и Квашнин, расследующие убийство Игоря Ледовских, во-вторых, его искали по поводу покушения на Анюту, в-третьих, о встрече с ним горячо мечтал полковник Левицкий.
Он-то и решил активизировать следствие. Нашел хозяина квартиры, сказал ему заветное «сим-сим» из трех букв, тот примчался, ругая себя самыми последними словами – два месяца назад он уже попал в неприятную историю с жильцами-вьетнамцами. До сих пор этот приличный мужчина покрывался холодным потом, вспоминая, как нашли его люди из отдела по борьбе с наркотиками, как ломали дверь с забаррикадировавшимися вьетнамцами, как ворвались на кухню и как увидел он закопченный потолок и огромный чан с каким-то черным варевом. Ужас!
Григорий Дедовский показался ему приличным парнем – студент университета, шутка ли! И вот пожалуйста! ФСБ! «Террорист! – повторял про себя хозяин, и руки его так тряслись, что ключи в них позвякивали. – Шахид! Вот сука! А мне показалось – еврей!»
Они стояли на площадке, но дверь не открывали – ждали милицию. Левицкий был великолепен – в форме, с широченными плечами и надменным лицом. От его молчаливости хозяин оробел вконец.
