Она была рада, что мать не видит того, во что он превратился. Так много краски облупилось с дощатых стен, что дом даже и не выглядел белым. Часть крыши снесло во время весеннего норд–оста, в тот же самый шторм окончательно рухнула старая летняя кухня, от нее осталась жалкая кучка деревяшек. Неукротимый душистый горошек заполонил все поле, и если бы теперь кому–нибудь взбрело в голову пробраться на другую сторону, ему пришлось бы как следует поработать топором, чтобы расчистить себе дорогу.
— Понимаю, что ты имела в виду, — сказала Коли. — Унылое зрелище.
Потом они с Эммой вышли из машины.
— Клубника! — завопила Коли и ринулась в направлении поля.
— Осторожно, там ядовитый плющ! — заорала ей вслед Эмма, но было слишком поздно.
Коли успела углубиться в заросли ядовитого плюща, который всегда рос по границе клубничных грядок. И когда настало время заняться разгрузкой машины, она уже начала чесаться.
— Ну что ж, по крайней мере, я раздобыла для нас десерт, — заметила Коли. — В обмен на мои страдания.
В доме было холодно, как всегда бывает в заброшенных домах. Воздух в помещении был прохладнее, чем на улице. Выдохни — и пар пойдет изо рта. Вдохни — и дрожь проберет до костей.
Они пооткрывали окна, впустили тепло и солнце, потом постелили себе в мансарде. Там были заметны следы пребывания мышей, и в комнатах пришлось подмести. И все время, пока они работали, Коли чесалась как сумасшедшая.
Днем Эмма съездила в местный магазин купить средство от солнечных ожогов. На кассе, как и раньше, сидела Сигги Магуайр. Когда Сигги сообразила, кто такая Эмма, она справилась о ее матери, а потом рассказала Эмме, что в прошлом году дачники, которым они сдали дом, жаловались всем соседям, что в доме завелись привидения. Они рассказывали, что белая птица напугала их сына, а когда девчонки–подростки затеяли баловство со спиритическим сеансом, то сами себя напугали до полусмерти. И после этого семейство собрало вещички и уехало.
— Скатертью дорожка, — язвительно отреагировала Эмма.
— Полностью согласна.
Сигги была чрезвычайно практичная особа, впрочем, и всегда такой была.
— И скажи своей мамочке, что я до сих пор собираю чернику на вашем холме, она мне разрешила еще тогда. Не пропадать же ягоде. Если бы у меня было время, я бы повырывала ядовитый плющ около клубничных грядок. Видела я, что вы потеряли много деревьев, да и сарай ваш совсем развалился. Твоя мама всегда звала на помощь одного из мальчиков Кросби, чтобы заниматься такими делами. Если хочешь, я могу с ними поговорить.
Эмма согласилась, поблагодарила Сигги и потом накупила всего больше, чем нужно, — чисто из вежливости. К лосьону от ожогов она добавила еще одну бутылку вина и, чтобы выказать добрососедские чувства, купила еще и сливовый пирог, который пекла Элизабет, невестка Сигги.
— А ведь я помню, какая ты была очаровашка, когда впервые вошла сюда, — сказала Сигги, когда Эмма уже готова была уходить. — Волосы у тебя как раз начали отрастать.
— Должно быть, я выглядела просто ужасно. Прямо как бильярдный шар, — смущенно рассмеялась Эмма.
— Вот уж нет. Хорошенькая–прехорошенькая. Поэтому я до сих пор тебя помню. Такие впечатления не забываются.
«Какие такие впечатления?» — думала Эмма, возвращаясь домой. Она выбрала длинную дорогу вдоль бухты.
Пахло жарой и солью. Морская трава отсвечивала на солнце, по песку ползало великое множество маленьких крабиков. Царил самый длинный день в году, и, как ни странно, Эмма этому радовалась. Ей хотелось, чтобы день длился и длился.
Она съехала на обочину, закрыла глаза и попыталась представить себе, как входила в магазин в возрасте семи лет, со всклокоченными волосиками, простая и раскованная. Радовалась ли она тогда, что живет? Говорила ли она спасибо Сигги Магуайр за шоколадный батончик «Милки вей», который та давала ей бесплатно, просто за то, что она была такая премиленькая в тот летний день? Просто за то, что она выжила?
Эмма вышла из машины. Она слышала стрекотание цикад. Она хотела немного пробежаться, но вместо этого больше часа стремительно носилась по заливчикам. Когда она вернулась домой, в кроссовках у нее был песок. Кожа блестела от пота и соли.
— Слава богу, ты пришла, — вместо приветствия сказала Коли.
Измученная зудом, она ждала Эмму у входной двери. Руки у нее были покрыты волдырями от ядовитого плюща, несмотря на то что она вымылась кусочком дешевенького темного туалетного мыла, обнаруженного в ванной. Эмма смочила ватный кружочек лосьоном и стала наблюдать, как Коли протирает кожу в местах, покрытых сыпью.
— Да это место просто отвратительное! — заявила Коли. — Я тут прилегла и сразу же услышала, как подо мной что–то копошится. Мне, конечно, не нужно было бы смотреть, но я посмотрела. И там, под кроватью, была мышь. Я завизжала, а она убежала. И тогда я тоже убежала, и вот так и стою тут, жду тебя.
Эмма, убирая закупленную провизию в кладовку, рассмеялась.
— Совсем даже и не смешно. Ты была права насчет этого дома. Действительно, совершеннейшая развалина. Здесь даже горячей воды нет, ты знала об этом? А все эти продукты, что ты напокупала? Что ж, желаю тебе с ними удачи, потому что холодильник не работает.
Эмма подошла к холодильнику, отодвинула его от стены, повозилась со штепселем и потом отрегулировала температуру.
— Вуаля, — сказала она. — Такова современная жизнь.
На Коли это не произвело большого впечатления.
— Пойду прилягу. Если эта мышь вернется, я ее прибью. Клянусь, так я и сделаю. И ты знаешь, правду говорят, этот день и в самом деле бесконечен.
Самый длинный день в году считается языческим Ивановым днем или кануном Дня моряка. Его всегда считали подходящим для исполнения самых страстных человеческих желаний. Этот день отмечал середину плавания, а морякам больше всего хотелось вернуться домой. Они хотели снова увидеть дубы и ивы, ощутить вкус пресной свежей воды, которая утолит жажду, услышать голос женщины, и неважно, что и в каком тоне она скажет.
Когда Коли пошла к себе, Эмма отправилась посмотреть свежим взглядом, какие еще разрушения она пропустила. Завтра она попросит Сигги дать ей надежного риелтора, а сейчас она просто наслаждалась тишиной и покоем. Пруд зарос тиной, но там сохранились египетские лотосы, всегда так нравившиеся Эмме. Будто лучи солнца тронули темно–зеленую поверхность воды то тут, то там. Лужицы и кусочки золота.
Она пошла дальше, взглянуть, как обстоят дела на поле душистого горошка. Да тут трактор понадобится, чтобы избавиться от него. Эмма шла краем поля. Она спугнула мелких пташек, кормившихся на пурпурных чашечках репейника. В высокой траве слышалась суетливая беготня — скорее всего, полевки, крошечные мышки, которые под землей добираются до самых нежных ростков в огороде. На середине поля Эмма споткнулась обо что–то — то ли ком земли, то ли взгорок.
