– Эй, послушай, мы приехали. Очнись, надо немного пройти.
– Я попробую.
Дана понимает, что с ее стороны это самонадеянно. Но деваться, похоже, все равно некуда. Она делает шаг, потом еще. И еще. Теплая кровь согревает ее, струится по животу, стекает по ногам.
– Родька, это еще что такое?!
Женский голос, испуганный и властный одновременно.
«Это сверхурочная работа».
Дана хочет засмеяться, но что-то лопается у нее в груди, и она проваливается в темноту. Ее душит смех, ей так смешно, как давно уже не было. Но она не может засмеяться. Потому что нечем дышать. Совсем.
– Ты напугала нас до икоты.
Дана смотрит в потолок, но голос звучит близко, и она пытается сфокусировать взгляд на говорящем. Ей это удается.
– Как ты себя чувствуешь?
Она лежит на кровати. Комната небольшая и опрятная, мебели в ней почти нет, а та, что есть, застелена белыми простынями. На стуле рядом с кроватью сидит смуглый парень, кудрявый и худой. Дана где-то видела его. Но где?
– Ты можешь говорить? Так я и думал. Ладно, молчи себе. Такой дыромахи я отродясь не видел! И самое смешное, что пуля не задела ни одного жизненно важного органа. Сима говорит, такое бывает один раз на тысячу случаев. Или на сто тысяч. Мы, когда сняли с тебя шмотки, прямо обалдели. Даже Сима, а уж ее ничем не проймешь.
Дане хочется пить. Парень понимает это, но смачивает водой только ее губы.
– Пить хочешь? Сима запретила. Ничего, она скоро явится с работы и разберется с тобой. Кто это тебя так? Меня зовут Родион, можно Родька. А Сима – моя единокровная и единоутробная сестра. Хирургом в больнице подвизается. Вот и тебя залатала по высшему разряду. Поспи чуток.
Но Дана засыпает и без особого приглашения. Где-то на донышке сознания гнездится беспокойство о чемодане, документах, о делах, но сил нет, и она засыпает. Ей нужны силы. И очень хочется пить.
– Ну, как она? Приходила в себя?
– Да. Днем проснулась, пить хотела, я смочил ей губы. Говорить не могла.
– Неудивительно. Дело могло закончиться плачевно. Еще немного – и сам Господь Бог не помог бы. И угораздило же тебя!
– Ну не бросать же ее на улице!
– Само собой. Кто она? Может, преступница или еще кто…
– Она, по-твоему, похожа на преступницу?
– Трупы преступников практически ничем не отличаются от трупов обычных граждан.
– Сима, типун тебе на язык.
Дана открывает глаза. Над ней склонилась маленькая черноволосая женщина. Смуглое лицо, огромные черные глаза и тонкие губы.
«Наверное, такой была Ревекка». Дана смотрит на женщину, пытаясь понять, чего от нее ожидать.
– Ну, вот, совсем хорошо. – Женщина улыбается. – Значит, умирать мы не будем. Как ты себя чувствуешь?
– Ничего…
Женщина подносит стакан к губам Даны.
– Вот, уже немного можно. А теперь потерпи, сделаю тебе уколы и поставлю капельницу. Это противошоковое и антибиотики. Думаю, все обойдется. Знаешь, у тебя, похоже, целая орава ангелов-хранителей, и они знают свое дело. Как тебя зовут?
– Дана.
– Хорошее имя. Ну, Родька нас уже представил. Может, тебе что-нибудь нужно?
Нужно. Ей нужно идти и заниматься делом. Но этого не скажешь, а даже если скажешь, что с того? Куда она может сейчас пойти? Самое лучшее – залечь на дно. А здесь ее точно никто не будет искать, это и в голову никому не придет. Ведь она теперь официально мертва. Имеется даже протокол вскрытия.
– Спасибо, я в порядке.
Что может быть не в порядке? Нельзя дважды вой-ти в одну и ту же смерть.
– Тебе шах и мат. – Родька довольно улыбается.
– Не больно-то и хотелось!
– Хотелось, конечно. Только из тебя шахматистка не получится. Тут нужно просчитывать вперед на несколько ходов, а ты…
– Прошлый раз ты продул.
– Потому что новичок – человек непредсказуемый.
– Это хорошо.
– При известном везении – да, неплохо. Но везение когда-нибудь заканчивается.
– Есть хочу.
– Только не эти кошмарные чизбургеры. Дана, еда из «Макдоналдса» практически несъедобна и вредна. В ней нет никаких полезных веществ, зато валом холестерина и этого… как его? Какого-то мутировавшего маргарина, кажется, так Сима говорила. В общем, сплошной канцероген.
– Зато вкусно. Мне эти твои каши скоро поперек горла встанут.
– У Симы будет выходной, она щуку зафарширует.
– Я не люблю рыбу.
– Хватит капризничать. Я купил мороженое – пошел у тебя на поводу.
– Так чего ж ты молчишь? Неси его сюда!
– Только после того, как съешь суп.
– Родька, если ты не прекратишь этот террор, я соблазню тебя. И ты погибнешь в мучениях, изнывая от неутоленной страсти.
– У меня стойкий иммунитет. Не забывай, что я тебя насквозь видел.
Дане кажется, что она всегда жила в этой маленькой светлой комнате, что Родька и Сима – ее семья. Она выздоравливает быстро, но Сима строго следит за соблюдением своих предписаний, поэтому Родька поневоле превратился в сиделку и сторожа.
Родион и Серафима явились в мир близнецами, но более непохожих людей трудно представить. Высокий, тощий Родька – веселый, бесшабашный и очень доверчивый. Сима же маленькая, но суровая и трезвомыслящая особа. Родька трещит без умолку, любит компанию и развлечения, а Сима немногословна, упорно идет к поставленной цели – стать выдающимся хирургом, а к брату относится снисходительно, как к младшему. Хотя именно Сима младше его на двадцать четыре минуты. Они как день и ночь, но прожить друг без друга не могут и дня. К тридцати годам Серафима имеет репутацию отличного специалиста, а Родька, окончив металлургический институт, болтается то тут, то там, но все же как-то умудряется приносить в дом неплохие деньги.
Их родственники уехали в Израиль еще в конце девяностых. Родители, старшая сестра и брат с семьями отбыли на историческую родину, на все корки ругая упрямство близнецов. Сима не хотела ехать. У нее была интересная работа, правда, за нее не платили, но не в деньгах счастье, в конце концов. Сима понимала, что в Израиле она, отличный хирург, будет в лучшем случае медсестрой, а ее это не устраивало.
Родька не хотел ехать без Симы. И вообще не хотел ехать. Он родился и вырос в Питере, в старом дворе на западной части Васильевского острова, у него была здесь куча друзей, он был доволен жизнью и ничего не хотел менять. Они решили, что в чужой стране им совершенно нечего ловить.
Большая квартира родителей, опустевшая после отъезда, осталась им двоим. Родители присылали непутевым детям деньги, по израильским меркам совсем небольшие, но здесь можно было вполне прилично на них прожить. Они отремонтировали квартиру, поменяли мебель, Родька приобрел темно-зеленую «девятку», на которой иногда «бомбил» – ему нравилось общаться с разными людьми.
