— Мне нечего скрывать, — защищалась Фил. — Он американец. У него квартира в Париже. Его зовут Брэд Кейн.
— Брэд Кейн, — Махони задумался. — Где же я слышал это имя раньше?
— Возможно, вы слышали о ранчо Канон. Это одно из крупнейших ранчо в штатах.
— Он его владелец? Она кивнула:
— На следующей неделе я буду там.
— Вам повезло.
Махони подумал о синем небе, пляжах и лучах солнца, покрывающих великолепное тело Фил бронзовым загаром. Может, я все-таки ревную.
— Я пришлю вам открытку. — Она взяла свою сумочку и Коко. — Ох, я и забыла. У меня есть для вас подарок.
Она протянула ему пакет с провансальскими травами и баночками всевозможных специй.
— Из бутика «Мулин де Мужин», — пояснила она. — Я добралась-таки туда. Только не спрашивайте, как мне удалось пройти мимо собак, натасканных на наркотики. Я была уверена, что в аэропорту меня арестуют за незаконный ввоз…
— Они разбираются, — заверил он, нюхая душистые пакетики с травами. Ему было приятно, что она подумала о нем. — В следующий раз я поведу вас обедать в «Мулин», — пообещал он. — За свой счет.
Фил засмеялась. Он проводил ее до машины.
— У вас далеко идущие планы, Махони.
— А вы разве еще не поняли, что я всегда строю далеко идущие планы, — спросил он, глядя на нее через окно машины.
Фил высунулась и легонько поцеловала его.
— Знаете что, Махони? Вы милый, — сказала она. Махони слышал, как она смеялась, уезжая. Подавив вздох, он взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Недолго осталось спать. Ну и черт с ним, он вполне может явиться на ночное дежурство пораньше.
Самолет Брэда, изящный «Гольфстрим IV», стоял на взлетной полосе «Сан-Франциско Интернэшнл». Его моторы были уже разогреты. Команда из четырех Человек встречала единственную пассажирку — Фил.
— Мистер Кейн извиняется, что не смог прибыть, мэм, — сообщил стюард. — Обычно он любит сам вести самолет, но сегодня у него слишком много деловых встреч.
Внутри самолета было просторно. Удобные кресла стояли вокруг маленьких столиков. В хвосте находилась небольшая каюта, в которой кресла складывались, образуя комфортабельную постель. Там же была маленькая, но превосходно оборудованная ванная. Стюард вручил Фил последние номера всех журналов и подборку новейших романов. Он предложил ей бокал шампанского и сказал, что до Гонолулу им лететь пять часов.
— Надеюсь, путешествие не причинит вам неудобств, мэм, — улыбнулся он.
Фил была уверена, что он прав.
В Гонолулу ждал вертолет, чтобы доставить ее на ранчо Канон, в дом Брэда. Они низко летели над пляжем Уайкики, затем поднялись выше над горами, и у Фил захватило дух от развернувшейся перед ней картины: черные скалы и изумрудный океан, брызжущий пеной. Облетев Даймонд-Хэд, они приблизились к дому Брэда. Фил изумленно смотрела на него. Она лишь сейчас начинала понимать, насколько богат Брэд Кейн. Сверху особняк Кейнов выглядел огромным. Он простирался через пышные зеленые сады пальм к самому подножию гор.
Брэд ждал на лужайке. Как только вертолет сел, он побежал навстречу. Он схватил Фил в объятия, и его красивое лицо озарилось улыбкой:
— Господи, как я скучал! — Он прижал ее к себе.
— Вот, — гордо махнул он рукой. Фил повернулась, глядя на длинный низкий дом, череду павильонов в гавайском стиле, соединенных скрытыми переходами. — Он не слишком изменился со времен дедушки Арчера, — пояснил Брэд, — только увеличился в размерах.
Они поднялись наверх по ступеням, подальше от палящего солнца, в тенистую прохладу комнат. Убранство дома было простым: полы светлого мрамора, скромные светлые портьеры, интерьер выдержан в светло-зеленых тонах огурца и мяты. Темные древние гавайские сундуки и массивные столы соседствовали с современной мебелью и яркими абстрактными картинами.
Слуги-китайцы были одеты в белые костюмы и мягкие черные тапочки, в которых можно было совершенно беззвучно передвигаться по мраморным полам. Когда Брэд вел ее по дому. Фил заметила, что они не улыбаются и отводят глаза подавая напитки.
Первым делом Брэд показал ей свою гордость и радость — три картины Хакни. Затем он повел ее в галерею к огромным полотнам Роско и туда, где висели изящные кувшинки Моне. Там же, в гостиной, находилось множество работ Эдварда Хоппера, О'Кифи и других современных художников, неизвестных Фил. Наконец Брэд привел ее в строгую столовую и показал семейные портреты.
— Это — Арчер.
Брэд встал перед портретом очень красивого мужчины с золотистыми волосами и жесткими голубыми глазами. Он был изображен сидящим очень прямо в большом кожаном кресле с высокой спинкой. Руки были крепко стиснуты. Фил подумала, что портрет вполне может потрескаться: такое исходило от этого человека напряжение.
— А это Шантал, моя бабка, — произнес Брэд. Фил посмотрела на портрет:
— Я не слышала о ней.
— Шантал О'Хиггинс, — горько заметил Брэд. — Полуфранцуженка, полуирландка. Еще услышишь.
Фил сочла Шантал, серебристую блондинку с капризным ртом и недовольным видом, красавицей.
— А это Джек, мой отец, — сказал Брэд. Портрет Джека, в отличие от остальных, не был формальным. Он сидел верхом на вороном жеребце. На его красивом лице играла веселая улыбка, и он являл собой превосходный образчик богатого, самоуверенного, молодого владельца ранчо.
— Он не соглашался позировать, — объяснил Брэд. — Художнику пришлось рисовать его в движении. Это — его любимый конь Вулкан. Жеребец соответствовал своему имени. Насколько я знаю, он убил одного человека.
— Убил?
— Да. Сбросил. Была вечеринка, и один парень хвастался, что может ездить верхом на ком угодно. Ну, Джек и посадил его на Вулкана. — Брэд беспечно засмеялся. — Урок пошел ему впрок.
Фил вздрогнула, подумав о том, кем надо быть, чтобы устроить такое, зная, что лошадь опасна.
— А вот моя мать, — тихо сказал Брэд. — Ребекка. Она была изображена на портрете в полный рост и столь же прелестна, как ее описывал Брэд: нежное овальное лицо, голубые миндалевидные глаза и волнистые черные волосы. Она призывно улыбалась. Облегающее шифоновое платье, зеленое, как воды Нила, было перехвачено под грудью лентами из атласа в стиле ампир, оставляя грудь полуоткрытой. В одной руке Ребекка сжимала букет кремовых лилий, а вторую свободно положила на спинку кресла. В портрете Ребекки сквозило богатство и непреодолимая чувственность: богатая обивка кресла, шифон, атлас, блеск изумрудов и бриллиантов, сама кожа изображенной женщины. Создавалось впечатление, что художник чересчур близко знал ее, что у них был роман.
