Как по-дурацки звучит фраза о том, что мужчины не плачут. Боль потери одинаковая для всех, — она сама выдавливает из человека слезы, чтобы спасти от перегрузки.
Измотанный собственным бессилием, Иван замирает. Мы сидим так ровно три минуты, пока он не отталкивает меня, поднимаясь. В руках снова — бутылка водки. Я отхожу, ощущая, как течет кровь из ранок на стопах. Вопрос, который сейчас не к месту, все же срывается с губ:
— Ваня, почему ты исчез?
Полицейский молчит, поднимая голову к потолку. Я не сразу понимаю, что он пытается остановить слезы, собирающиеся в уголке глаз. Моргает несколько раз, а потом произносит:
— Я пытался спасти вас. Он обещал прийти за тем, кто мне дорог, а я решил, что, пока не нашел эту суку, единственный способ обезопасить близких людей, — исчезнуть. Если нет слабых мест, то не за что цеплять. Я ушел от тебя. Я пошел на развод с Яной… но он не купился. А я проиграл.
Глава 26
Появление младшего Доронина уже не вызывает удивления.
В отличие от брата, он заявляется с виски. Тонкий плащ переброшен через руку; всегда идеально сидящая рубашка выглядит мятой и застегнута через пуговицу.
Адвокат проходит мимо в обуви, хрустко ступая по осколкам. Молча усаживается напротив Ивана и пьет, ударяясь зубами о стеклянное горлышко бутылки.
Я решаюсь уйти в комнату, чувствуя себя лишней, но Петр останавливает:
— Садись. Помянем Яну.
Я все равно выхожу из кухни, чтобы обуться. Возвращаюсь назад, занимая место между двумя братьями. За это время адвокат находит где-то целый стакан и наливает его до краев, пододвигая ко мне.
— Пей, — чеканит, но я с отвращением смотрю на алкоголь.
— Я не могу так, — начинаю, но он ударяет рукой об стол, крича:
— Пей! — и я делаю залпом несколько глотков, давясь от обжигающего ощущения и кашляя после. — Вот так лучше, — произносит Доронин — младший, теряя ко мне интерес. — Скажи мне, Ваня, как ты смог проеб**ть все, что у тебя было?
Иван молчит. Думаю, что он и сам задается этим же вопросом.
— Почему она тебя выбрала, а? Сейчас жила бы со мной. Живая! Я ведь любил ее все эти годы, братец. Понял, да? Любил!
— Я знаю, — Иван смотрит перед собой, слегка пошатываясь. — Ты этого и не скрывал.
— А я для нее был подружкой. Она делилась со мной всеми проблемами. И когда ты, б**ть, дома не ночевал, и когда начал с этой дурой спать. На что ты ее променял? Вот на это? — Петр кивает на меня, и я не выдерживаю, встаю быстро, роняя с шумом стул под ноги.
— Пошел ты на х**, - раздается за спиной голос Ивана, и конфликт переходит на повышенные тона.
Я запираюсь в ванной, набирая номер Елены, стараясь не думать о том, сколько сейчас времени. Она долго не берет трубку, и в перерывах между гудками с кухни доносятся крики и звук ударов.
Я не вмешиваюсь; во мне зреет уверенность, что больше, чем синяками, эта драка не закончится, зато пар они выпустят.
«Все в порядке, сиди пока тут».
«Да ничего, у одного губа разбита, у другого фингал».
«Бабу надо было при жизни делить, дурачье».
— Да, — сонный голос профайлера останавливает поток комментариев.
— Лен, у меня на кухне два пьяных брата Доронина дубасят друг друга. Что делать?
В трубке раздается шуршание, тихий шепот, после чего девушка нехотя отвечает:
— Полпятого утра, Ань. Ладно, сейчас разбужу Антона и приедем.
Я благодарю ее, но она отключается, не дослушав. Нормальная реакция человека, которого разбудили посреди ночи.
К их приезду Иван и Петр успокаиваются; адвокат расхаживает с синяком под глазом, Иван прикладывает бутылку к распухшей губе. Я сижу в комнате с томиком Ахматовой, прислушиваясь к уличному шуму, и когда сквозь приоткрытое окно доносится звук подъезжающей машины, выхожу открывать дверь.
Лена хмуро переступает через порог; за спиной тихой тенью маячит Антон, прикрывающий ладонью зевающий рот.
— Обувь не снимайте, — пропуская их вперед, предупреждаю я.
— Я первый, — Антон останавливает Лену, проходя на кухню вперед нее. Тесное пространство не позволяет уместить всех присутствующих, поэтому я решаю не присоединяться к толпе.
От головной боли, усталости и алкоголя я начинаю плохо соображать. Перед глазами пляшут темные точки, и мне хочется лишь одного: остаться в одиночестве и с головой укрыться одеялом.
Присутствие людей утомляет, поэтому, когда в зале появляется Антон, я почти не реагирую на него.
— Лена сегодня уже пыталась поговорить с Ваней, — заводит мужчина разговор, поневоле привлекая мое внимание, — но он послал нас. Нельзя его за это судить, но… мне неприятно, когда так поступают с любимой женщиной.
— Антон, днем убили Яну, какую реакцию ты ждешь? — я защищаю Ивана, немного раздражаясь от слов собеседника. Собеседник выбрал явно не того человека, чтобы делиться своими проблемами.
— Знаешь, вся эта ситуация меня порядком напрягает. Я тебе не жалуюсь, просто хочу заранее предупредить: скорее всего, в ближайшее время я увезу Лену куда-нибудь подальше.
— А ты ее мнение спросил?
Антон молчит, разглядывая что-то над моей головой. Я жду ответа и пытаюсь разобрать слова в тихом бормотании профайлера.
— Она не согласится. Но я боюсь, что увлекшись всем этим делом, она перетянет проблемы на себя. Ее навязчивое желание всех спасать и помогать каждому встречному может выйти боком. Если честно, я против и того, чтобы Лена занималась тобой. Не в общем, а с тем рвением, с которым она кидается тебе на помощь.
— Почему?
— Это морально истощает ее. Мне хочется, чтобы моя женщина была спокойной, домашней, уютной — такой, как в день нашего знакомства. А с делом об убийстве я вижу дерганную, взволнованную Лену. Никто не думает о том, удобно ей или нет ехать посреди ночи на помощь Ивану или бросать все дела по первому
Чувствую угрызения совести: и вправду, ни разу мне не приходила мысль о том, вовремя ли я. Лена — тот человек, на чью помощь эгоистично рассчитываешь в любой момент, не задумываясь об удобствах.
— Я поняла тебя, — Антон вызывает уважение своей заботой о близком человеке. Мы смотрим в глаза друг другу, и он виновато извиняется:
— Не хотел никого обидеть или задеть.
— Ты поступаешь правильно.
— Я просто люблю ее.
Лена заглядывает в комнату, потирая ладонью лицо:
— Я поговорила с ребятами. Думаю, им нужно просто выспаться. Я вызвала им обоим такси. Ты тоже ложись.
— Лена, — я мнусь, словно разучившись говорить вежливые слова, — спасибо тебе за все. Спасибо.
Она устало улыбается и машет рукой:
— Обращайся. Желательно, в дневное время суток.
По очереди уезжают сначала профайлер с Антоном, следом — Петр. Иван выходит в коридор, наблюдая молча, как собирается брат. Когда мы остаемся с ним вдвоем, я застываю, страшась сказать что-то не то.
— Иван, — зову его, привлекая внимание. — Если тебе нужна завтра моя помощь…
— Аня, — он смиряет меня тяжелым взглядом, заставляя сердце стучать быстрее. — Все кончено. Не строй иллюзий.
— Но…
Я пытаюсь объясниться, с трудом подбирая правильные слова, однако Доронин перебивает:
— Больше никаких жертв не будет, — и выходит, забывая закрыть за собой дверь.
На диван я укладываюсь в полной уверенности, что долго не смогу заснуть, но, на удивление, усталость берет свое. Едва голова касается подушки, я почти тут же проваливаюсь в глубокий сон без сновидений.
Просыпаюсь, не понимая, сколько времени. Долго лежу под одеялом в позе эмбриона, прижимая колени к груди. Равнодушное оцепенение длится все последующие часы, пока я выгребаю мусор из кухни, отмываю кровавые пятна со стен. На кухне пахнет сигаретами и пролитым мимо стакана алкоголем. Протираю стол, двигаясь как робот, распахиваю окна настежь. Рука тянется к сигаретам, но открыв пачку, с отвращением отбрасываю ее назад.
Чтобы вырваться из апатии, выхожу во двор. Кроссовки все еще сохнут, поэтому ощущаю себя немного странно, идя выбрасывать мусор на каблуках.
