Они прошли сквозь всю старую церковь и приблизились к винтовой лестнице. Мейлер спустился к митрейону вместе с Кеннетом, но не вошел, а направился под аркадой в сторону колодца.
Аллейн представил себе, как Кеннет, получивший вожделенный укол, в состоянии блаженства помедлил у входа в митрейон, бесцельно глядя на удалявшегося Мейлера. Достигнув этой точки повествования, он облизал губы и, глядя на Аллейна, почти с удовольствием произнес:
— А теперь сюрприз.
— Какой сюрприз?
— Я видел ее. Снова. Ту же, что видела куколка Джейсон. Вы понимаете? Тень.
— Виолетты.
— На этой штуке. Вы знаете. На саркофаге.
— Так вы ее видели?
— Нет, саму не видел. Вроде бы он был между нами. Не знаю. А кроме того, я был в кайфе. Там есть такая опора у стены — выступом. И вообще, я был в кайфе.
— Может, настолько в кайфе, что это все вам примерещилось?
— Нет, — громко запротестовал Кеннет. — Нет.
— А потом?
— Я вошел в это изумительное место. Храм или как там. Там были все. Все. Стояли по обе стороны бога. А здоровенный хохочущий барон выстраивал вас для групповой фотографии. И все это время, — возбужденно проговорил Кеннет, — все это время за углом Себ душил эту торговку открытками. Разве не восхитительно! — Он расхохотался.
Аллейн посмотрел на него.
— Вы же не были таким дрянным всю жизнь! — сказал он. — Или вы прирожденный тупица и непоправимый монстр? В какой мере Мейлер помог вам со своим героином и кокаином и вечно готовой ампулой дистиллированной воды?
На губах Кеннета еще оставалась улыбка, а он уже хныкал.
— Уймитесь, — мягко сказал Аллейн. — Не надо. Возьмите себя в руки, если можете.
— Я испорченный ребенок. Я это знаю. Я не мог стать другим. Меня испортили.
— Сколько вам лет?
— Двадцать три. Человек вроде вас мог бы помочь мне. Честно.
— Вы не знаете, почему Мейлер не пошел в митрейон с вами? Он ждал встречи с этой женщиной?
— Нет. Нет. Я уверен, что нет, — с готовностью ответил Кеннет, глядя на Аллейна. — Я говорю правду, — прибавил он, отвратительно пародируя интонацию обиженного ребенка. — Я стараюсь быть хорошим. И я вам еще кое-что скажу. В доказательство.
— Продолжайте.
— Он сказал мне, почему он не пошел со мной.
— Почему?
— У него была назначена встреча. С кем-то еще.
— С кем?
— Он не сказал. Я бы сказал вам, если бы знал. Он не сказал. Но у него была назначена встреча. Там, в том месте. Он сказал мне.
Зазвонил телефон.
Подняв трубку, Аллейн ощутил странно знакомое чувство: тишина в огромном пустынном пространстве, нарушенная далеким гулом закрывшейся двери. Он был даже не совсем удивлен, когда низкий голос спросил:
— Это не мистер Аллейн?
— Он самый, отец.
— Сегодня утром вы говорили, где вас можно найти. Вы сейчас один?
— Нет.
— Так. Ладно. Дальше распространяться не будем. Я позвонил вам, мистер Аллейн, а не кому-нибудь еще, потому что обстоятельства сложились так. Может быть, все это чепуха, а может быть, очень не чепуха.
— Я вас слушаю.
— Если это только не слишком вас затруднит, я был бы весьма благодарен, если бы вы смогли заглянуть в базилику.
— Конечно. Это?..
— М-да, может быть. Может быть, да, а может быть, нет, и, по правде говоря, мне ужасно не хотелось бы накликать на себя стаи полицейских и чтобы выяснилось, что все дело в крысе.
— В крысе, отец Денис?
— Или в крысах, что больше похоже на дело. В силу этого.
— В силу чего?
— Аромата.
— Я буду у вас через пятнадцать минут, — сказал Аллейн.
Чемоданчик со всеми профессионально необходимыми принадлежностями лежал у него в гардеробе. Он взял его с собой.
Глава восьмая
Возвращение Себастиана Мейлера
1
После захода солнца Сан-Томмазо-ин-Паллария выглядела совсем иначе. На фоне темнеющего неба фасад ее был совсем темным, и окна слабо светились изнутри. Перед портиком, где Виолетта обругала Себастиана Мейлера, повсюду властвовали тени, а двери были глухо закрыты.
Аллейн не успел подумать, задаться вопросом, как же он войдет в церковь, когда из теней возник отец Денис.
— Добрый вечер и благослови вас Господь, — сказал он.
Он открыл маленькую дверцу в огромных воротах и вошел первым.
Во мраке запах ладана и свечей казался еще сильнее. Созвездия пламенеющих язычков недвижно светились перед ликами святых. Над алтарем сияло рубиновое паникадило. Это было место, всецело отвечающее своему назначению. Надежное место.
Брат Доминик показался из ризницы, и они вместе пошли через вестибюль с занавешенными прилавками. Горел свет, воздух был спертый.
— Похоже, я вызвал вас по дурацкому делу, а вы, может, еще не ели, — сказал отец Денис. — Могу только сказать, что это сделано не без ведома настоятеля.
— Я весь к вашим услугам, отец.
— Благодарю, сын мой. Понимаете, подобные неприятности у нас случались и раньше — при раскопках и всяком таком. Крысы. Хотя брат Доминик яростно с ними борется и мы полагали, что они уничтожены. Мы бы выглядели просто дураками, если бы потревожили синьора Бергарми и его отряд, у них и без нас дел хватает.
— Взглянем на место, где эта неприятность?
— Взглянем? Скорее, понюхаем. Но пойдемте, пойдемте.
Спускаясь в третий раз, Аллейн вдруг подумал, что ничего более странного не испытывал. Монах, церковный служитель и он сам шли как бы по вертикальному разрезу истории.
Когда они дошли до аркад на втором уровне, брат Доминик, который до сих пор не сказал ни единого слова, включил лампы дневного света, и вновь к своей неподвижной жизни вернулись Аполлон и Меркурий.
Вниз по винтовой лестнице: две пары сандалий и пара кожаных подошв и все нарастающий шум текущей воды. Нижний уровень, поворот направо. То самое место, где Кеннет Дорн расстался с Себастианом Мейлером. Налево была комнатка при входе в митрейон. Впереди — лампы вспыхнули — впереди саркофаг и огороженный колодец, к которым они пришли.
Саркофаг не был закрыт. Крышка стояла на боку, прислонясь к каменному гробу, куда так поспешно прятали Виолетту.
Отец Денис положил руку на руку Аллейна.
— Вот, — сказал он, и они остановились.
— Да, — ответил Аллейн.
Запах говорил за себя, сладковатый, невыносимый, не оставляющий сомнений.
Аллейн пошел дальше, склонился над перилами, на которых тогда обнаружил след ткани, и заглянул в колодец, светя себе фонариком, который ему дали монахи.
Вниз отвесно уходили стены, на дне была неопределенная темнота.
