Люди всегда такие смешные, когда не знают, что за ними наблюдают.
Растерянные, неуклюжие, с озабоченными лицами-мешками. А едва поймают посторонний взгляд, как скулы напрягаются, животы подтягиваются, и появляются типично публичные, заученные и в деталях проработанные жесты незаурядности.
Сперва я разглядывала пожилую дамочку с прической-адуванчиком неестественного рыжего отлива. Виотлетта назвала бы это «взрывом не на том месте». «Взрывная» женщина была одета в яркую многослойную одежду, ужасно не гармонирующую по цвету, и что-то непрерывно искала в своей битком набитой сумке. Лицо ее выражало крайнюю сосредоточенность, словно говоря: «Что я вам – старая кошелка, чтобы оставить деньги дома?»
Потом были две девушки лет по пятнадцать, надолго засевшие за выбор стрижек. Обе с длинными прямыми волосами, из косметики только помада, зато много-много перешептывания и приглушенного заговорческого смеха, когда они показывали друг другу что-то в журналах.
Но вот появился мужчина, одетый очень необычным образом, совсем не по-погоде: в затрепанной фетровой шляпе и в наглухо застегнутом бежевом плаще.
Что-то жутко настораживающее присутствовало в его поведении. Он как будто немного щурился, но не от солнца, и не от того, что страдал аллергией на препараты, используемые в салоне. Это был до такой степени холодный и пронзительный взгляд, что у меня на коже вздыбились волоски от отвращения.
Внезапно он повернулся – и в упор посмотрел на меня.
Еще тогда, когда этот странный человек возник за стеклянной перегородкой двери, стало ясно, что он ищет кого-то внутри зала. И как только колючие, словно битое стекло, глаза впились в мое лицо, я испуганно содрогнулась и стала следить за каждым движением незнакомца.
Он уверенно вошел в парикмахерскую, бесшумной целенаправленной походкой терминатора, достигшего объекта поиска.
Шаг, второй, третий.
Не моргающий мертвый взгляд придавил меня к креслу и лишил возможности пошевелиться. Рот онемел, не в силах выдать хоть звук.
Я видела, как он приближался, вот уже стоял за спиной. Все тело сжалось, стало болеть от напряжения, сердце стучало уже где-то в мозге. Зеркало показало, как из кармана плаща не спеша появляется грубая волосатая рука и ложиться мне на плече…
Встрепенувшись, я едва не перевернулась вместе с креслом, и с ужасом уставилась на Виолетту.
Ее рука замерла в воздухе, она не сводила с меня изумленного взгляда. Женщина всего лишь тянулась за чем-то к своему рабочему столику, когда ненароком коснулась меня и… разбудила.
Я сухо сглотнула и обернулась на выход.
Там никого не было.
Никаких мужчин в плащах.
Никаких маньяков.
Сама не понимаю, как умудрилась задремать.
Жара совсем разморила…
Стало неудобно перед Виолеттой, пришлось попрощаться. Но меня по-прежнему трясло, когда я уходила от нее. В горле возник неопределенный горький привкус, а ноги слегка подкашивались.
Теперь точно пора домой.
По сердцу разлилось приятное тепло при воспоминании о любимой двухкомнатной норке.
Остаться одной. Выпить чашку ароматного чая. Собрать в пучок мысли. Разве что-то может быть лучше?
* * *
Но, пока я так думала, небольшая площадь, вымощенная белой шашкой и от того носившая символическое название «Белая», привела меня к театру.
Красивое старинное здание, преисполненное величия и достоинства, с высокими гладкими колоннами и рельефными балкончиками в стиле барокко, являлось истинным предметом гордости для этого города.
Еще одно достояние на виду с прочими, которое находилось тут же, - гигантский памятник одному из основателей древнего града – господину в длинной свите. Он стоял на холме, обдуваемый дикими ветрами и, прижав к груди неведомый толмут, устремленно разглядывал даль, примеряясь к просторам еще не отстроенной тогда местности. Либо с тревогой, запавшей в межбровные складки, лицезрел картину многоэтажного рая.
Так или иначе, он вовремя оказался поблизости, потому что через дорогу, из парадного входа театра вышел напарник Борщева лейтенант Лихачев.
Дабы избежать бесполезной встречи, я юркнула за памятник, укрывшись в его тени, и взглянула на часы. С того момента, как я ушла из отделения, прошло не меньше часа.
Он провел там достаточно времени и, судя по его довольной, как у отличника физиономии, лейтенанту удалось найти полезную информацию в театре, вопреки неутешительным прогнозам Борщева.
Через минуту молодой человек прошел в каком-то метре от меня, но не заметил. Я проводила его удаляющуюся широкую спину опасливым взглядом и только тогда вышла из своего укрытия. Я не имела ни малейшего представления, каким образом действуют профессионалы для поимки преступников. Знала только, что не всегда, увы, злодея удается найти.
Неоспоримая правда, удачно подмеченная Борщевым: я писала о ворах и мошенниках, а этих особей не сложно отыскать в приделах маленького города.
Но вдруг я совершенно по-новому взглянула на знакомую с детства «Белую площадь». И поняла, что нисколько не представляю, чем живет этот жалкий пыльный городишко в перерывах между сном и работой!
* * *
Заниматься журналистикой я решила еще в школе.
В сердце пылал неугасимый огонь амбиций и неукротимое рвение заявить всему миру о своем таланте. Мечты рисовали космический взлет, головокружительную карьеру, достигающую не просто высшей ступени, а самого пьедестала!
Потом была столица…
Учеба и работа давались на редкость легко.
Вот только судьба не всех угощает сладкими пряниками. Порой у нее возникает злобливое желание пошутить.
И теперь я снова жила в городе своего детства. В городе, о котором, выясняется, знала настолько мало, что не догадывалась, какое зло могло в нем притаиться.
Трудно определить, что за нотка тогда во мне зазвучала. Но что делать в таких случаях простому человеку?
Спрятаться в квартире и не высовываться даже за куском хлеба? Или бросить вызов причине параноидального страха, который, если сразу не пресечь, глубоко внедриться в душу, укорениться и распустит метастазы. Как обезопасить себя от его посягательств?
Я любила свое тихое, комфортное жилище, и практически не расставалась с домашними стенами, но вряд ли согласилась бы превратиться в агорофобика и сдохнуть от голода или страха, только потому, что какой-то психованный может выбрать меня в качестве своей следующей жертвы.
Эта актриса, Мирослава Липка, юная и беззащитная, ничем не заслужила такого несправедливого конца для своей цветущей, многообещающей жизни.
