Все в деревне были уверены, что Варю теперь сгноят в тюрьме за побои, нанесенные председателю колхоза в служебном кабинете, да еще в рабочее время. Но… Через пятнадцать суток ее отпустили из милиции, признав хулиганкой, несдержанным, грубым человеком. Так сказал пожилой следователь милиции, заметив попутно, что ей о групповом изнасиловании нужно было заявить вовремя, а не отмалчиваться по дремучей стыдливости, что тогда по свежим следам виновных наказали бы. А теперь что докажешь? Прошло почти два месяца. Коль смолчала, нынче деревня из потаскух не вытащит. Если еще кого отметелит, получит срок… И посоветовал Варьке избегать конфликтов с сельчанами. Она и так ни с кем не общалась. А вернувшись в деревню, даже здороваться перестала.
— Варюшка наша! За что горькая доля тебе досталась? Может, нам уехать из этой проклятой деревни, в другое место податься за светлой долей, где тебя никто не знает и не будет обзывать! Вон и от парней наших, братьев твоих, все девки поотвернулись, тобою попрекают. А в чем ты виновата? — сетовал отец.
— Никуда отсюда не сдвинусь. Кому я не по душе, пусть сматываются отсюда, но не я! — глянула зло. А уже через неделю, возвращаясь с луга, лицом к лицу столкнулась с конюхом Кондратом. Он шел на покос, держал на плече косу и, завидев Варю, предложил осклабясь:
— Ну че? Давай порезвимся, покуда рядом никого нет? — сбросил косу, схватил девку в охапку, поволок в кусты, заголяя ее на ходу. Варька орала во всю глотку. Мужик расстегнул портки, скрутил Варьку, вырывавшуюся из рук, пытался уложить на траву, девка не поддавалась, и тогда Кондрат ударил ее по лицу наотмашь.
— Ну, кобелюка лысый, держись! — ухватила мужика за грудки, рванула на себя и вмазала из всей силы головой в лицо. Конюх мигом упал. Из носа и рта полила кровь. Нет, не струйками, сгустками пошла. Кондрат потерял сознание, а Варя, вернувшись домой, рассказала своим о случившемся.
А вскоре к ним в дом влетели сын и жена конюха.
— За что, сука, изувечила нашего? — орали на Варьку, пытались достать, задушить, разорвать ее в мелкие клочья. Но когда до них дошло, что Варька едет в район на освидетельствование и там же в милиции подаст заявление на Кондрата, мигом утихли, испугались.
— До смерти в тюряге гнить станет. Не прощу гада! Пусть сдохнет как паскуда! — переодевалась девка. Вместе с нею собирался отец.
— Простите Христа ради! Мы сами с ним разберемся. Мало ему не покажется! Все волосья ему выщиплю! Не позорьте нас! Мы ж все почти родные, в одной деревне живем. Зачем друг другу гадить? — заливалась слезами баба конюха. И пожалели ее. Не поехали в район. А через неделю Кондрата увезли в районную больницу. Оказалось, Варька сломала конюху переносицу, и тот всерьез занемог. А через неделю к девке снова заявилась милиция. И тот же самый следователь спросил раздраженно:
— Разве я тебя не предупреждал? Сама в клетку лезешь. Не можешь жить спокойно. Что ж, я говорил о последствиях, — вздохнул человек и добавил:
— Если умрет мужик, тюрьмы не минешь.
— Но он сам виноват!
— А где доказательства?
— Его родня уговорила не позорить их семью!
— Вот и поверила, пожалела! А они на тебя заявление написали, требуют привлечь к уголовной ответственности по всей строгости закона и без пощады! Поняла?
— Да все мы давно поняли! Только одно удивляет, почему мне, фронтовику, и поныне приходится доказывать истину! И уже в своей деревне! Ведь вот над дочкой надругались, осквернили ее! Не враги, свои деревенские и притом никто не наказан, все на воле и теперь! А ведь сил овал и сворой. И хоть бы один в тюрьму попал. Нынче старый кобель решил осквернить, Варька за себя постояла и опять она виновата? Выходит, что всякий гнус может глумиться над ней, а она должна молчать? Или мне надо вспомнить фронтовое и спросить со всех за свою дочь? Поверь-!е, после меня в больницу везти будет некого. Если руку к кому приложу, то этот уже станет трупом. Иначе не умею. На войне так приучен. Так что скажете? Я того Кондрашку, как только он выйдет из больницы, из шкуры вытряхну и всю его блохатую семью живьем урою на погосте! Ни старого, ни малого не пощажу! Доколе над нами измываться можно?
— Не кипятись. Я тоже воевал. Но теперь другие времена настали и люди иные. А мы с тобой и их защищали. Так что нынче молчи. Кого выпестовали, тех и получили! — отвернулся к окну следователь и продолжил:
— Как человек, я восторгаюсь твоей дочкой! Уж как знатно натянула она на кентель этого конюха! У него рубильник чуть не вылетел из башки. Зрение испорчено вконец. Зубы выбиты основательно. Сразу виден почерк Вари. У нее и руки, и голова как пушечное ядро. Аж зависть берет. Огонь, ни девка! За такою как за каменной стеной любой мужик проживет! Но с другой стороны, рядом с такими мужики быстро мельчают. Ну, почему Кондратов полдеревни, а Варька только одна? Молчишь? Почему кроме своей семьи за нее никто не вступился? Скажешь, не видели? Чушь! Да все оттого, что нынешние людишки боятся сильных личностей, как нынешние мужики опасаются умных женщин. Эту не подомнешь, а дурой управлять легко. Сильную бабу не подчинить, она сама любого в штопор скрутит. И не поддастся, потому что в себе личность уважает. О чем Кондрашки и понятия не имеют. Кроме пуза и похоти, ничего у них нет. А потому, нельзя прощать и верить! Дошло до вас или нет? Ведь за доверчивость даже курица в котел попадает, — сказал уходя и предупредил у двери:
— Другой с вами говорить не станет. Сунет в «воронок» и прощай воля. А жизнь и без того короткая, как вспышка от выстрела и до смерти. Оглянуться не успеваем. А уже пора в обратный путь, туда, где садится солнце, так и не успеваем увидеть ни рассвета, ни заката, — шагнул через порог и ушел, помахав ладонью уже со двора.
— Пап! О чем он говорил? О каких рассветах и закатах? — спросила Варя.
— О том, что жизнь наша короче песни пули. Сколько их слышали, виски поседели, а ума так и не прибавилось…
— О чем ты?
— Нельзя жалеть врага. Это правило войны и жизни. Пожалел или промедлил, — сам схлопочешь смерть. Враг не пожалеет, а коли не разучился жалеть, не заводи врагов и не бери в руки оружие. Оно для мужчин, и только для сильных рук. Вот и напомнил человек давнее правило. Без него на войне не выживают, а и нынче не устоять. Выходит, дочка, ты у меня как служивый в запасе, всегда на чеку и расслабляться нам нельзя. Потому что Кондрашек много, а ты не только у меня, а на всю деревню одна…
Шло время, все ожесточеннее становилась Варя. Еще бы, все ее одноклассницы повыходили замуж. Иные уже обзавелись детьми, и только ее никто не брал. Обходили дом сваты, и девка совсем загоревала. Никто из деревенских парней не оглядывался, не вздыхал и не ожидал Варю на скамейке у калитки. Дурная молва о ней облетела даже соседние деревни, и люди при встрече отворачивались от девки.
