Ознакомительная версия.
— Где тут наша венка? Ну-ка кулачком поработай! — проговорил анестезиолог Даше, легко заигрывая между делом с одной из медсестер. Почти все присутствующие знали, что они любовники. Даша тоже об этом уже слышала. И ей было приятно засыпать во флюидах тайной любви, витающих над ней. Она закрыла глаза. Последние слова анестезиолога: «Даша! Посчитай мне до десяти-и-и-и!» — прозвучали как в микрофон, потом растворились, словно эхо в горах. Она доверчиво улыбалась. Спала.
Как не готовился мысленно к предстоящему событию курсант Свириденко, телеграмма свалилась все-таки неожиданно. Он не знал что делать, куда идти, что кому говорить. «Родился сын». У него родился сын. У НЕГО! ЕСТЬ! СЫН!.. Нет… Разве такое бывает? Это наверно не у него. У кого-то другого… СЫ-ЫН! Неужели он теперь отец? Что такое «отец»? Что такое «сын»? Такое случается сплошь и рядом. Но с НИМ!? Хотелось быть свободным поэтом. Умереть как Пушкин молодым. А теперь — у него есть сын! Нужно писать колыбельную — вот что нужно делать. Он пошел к командиру роты. Через час курсанта Свириденко отпустили в увольнение на сутки.
Приехав в Ростов, он направился сразу в роддом. К Даше его не пустили. Написав записку, пошел к теще. Та нервно раскричалась: «Хоть бы цветы купил! Папаша!». Дальнейшее время он провел молча. Говорила теща. То руки помой, то переоденься. В общем, то одно, то другое. Ну, как она не понимает? У НЕГО РОДИЛСЯ СЫН!!! У НЕГО, а не у нее. И когда она, второпях ворожа утюгом над пеленками, чтобы отнести их скорее в роддом, в очередной раз попросила его что-то сделать, он накинул куртку и выскочил из дома. Ночь провел под окнами больницы. Сами собой пришли в голову слова колыбельной. Записал на клочке бумаги. Утром возвратился в училище. «У МЕНЯ РОДИЛСЯ СЫН!».
Малкович был знаком с майором Смирновым по Афгану. Но не знал, сможет ли рассчитывать на его поддержку сейчас. Тем не менее, ничего лучше ему в голову не пришло. И Андрей позвонил старому товарищу. Рассказал ситуацию. Упросил приехать в Моздокский суд в качестве свидетеля.
От начальника управления работ Смирнов вернулся чернее тучи. Еще бы! Малковичу что — ни жены, ни детей. Свободен как птица. А тут — не дай бог что! Мало ли своих проблем? Оружие все здесь крадут, прячут, нелегально провозят, продают. Но что бы так попасться! «Эх, Малкович, Малкович! Умный мужик, но дура-ак!»
Гаров сразу заметил перемену в Смирнове.
— Что-то случилось?
— Случилось!.. Черт бы побрал этого Малковича… Оружие он вез в УНР! Ничего повеселее не придумал? «Смирнов, приедь! Выручи! Век не забуду доброты! Продадим — пополам поделимся». А хрен с маслом не хотел? Вот не поеду, и что тогда? — разгорячился Смирнов.
— Да ладно, майор. Неужели так сложно сказать в суде, что Малкович вез оружие к нам в комендатуру? Ну, давай я скажу!
— Ты скажешь? Молодец! Придумал! Он скажет! — Смирнов все время ходил, брал вещи, перекладывал их с места на место и никак не мог успокоиться. Потом внезапно сел напротив Гарова, широко расставив ноги, оперся на колени. — Лады! Ты. Едешь. В Моздок. Завтра.
Так Гаров совершил поступок, который стал определяющим всей дальнейшей его судьбы. МАЛКОВИЧ НИКОГДА НЕ ЗАБЫВАЛ ТЕХ, КТО ЕМУ ПОМОГ.
Из Моздока вернулись в комендатуру «Северного» вдвоем. Радости Малковича не было предела. Гаров тоже был счастлив, что дело «выгорело». Их безудержный оптимизм передавался всем окружающим. Сама собой появилась на столе вагончика бутылка «Столичной», икорка красная, балычок, сало. Светлана начала энергично хлопотать: то хлеб порежет, то рюмки где-то нашла — сбегала выпросила у общежитских. Вот наконец-то сели. Одним из тостов, конечно, помянули погибших товарищей. Помолчали. Поговорили. Под шумок зашли две «декабристки» из общежития. Присоседились. Малкович за словом в карман не лез — обаял всех. Появилась еще бутылка водки. Следом — другая. А потом — часа в три ночи — мужья «декабристок».
Тут выяснилось, что одной из жен нет. Исчез из-за стола и Малкович. Муж — лейтенант роты Пузанов — отправился тогда в свою комнату общежития сказать любимой супруге — блондинке с внешностью Мэрилин Монро, — что прибыл. Не обнаружив оной в кровати сладко спящей, он решил вернуться к оставленной компании. Возвращаясь, почувствовал нужду. Хотел справить на улице, но в самый последний момент передумал и свернул по коридору направо.
Ах, если бы, если бы он вышел на улицу! Но черт, или кто там есть, дернул его пойти в туалет с буковкой «М» на двери. Открыв эту самую дверь, он увидел чью-то широкую спину, загородившую окно. Вокруг нее обвились две голые ноги. Человек с широкой спиной часто дышал. Постепенно от ритмичных телодвижений штаны опускались все ниже и ниже.
Пузанову показалось происходящее любопытным. Скромностью он не обладал. Поэтому снова не пошел на улицу. Зашел в кабинку, сделал свое «мокрое» дело. В это время послышался счастливый женский стон. Веселый Пузанов, собирающийся рассказать об увиденном застольной компании, вышел. Хлопнула за спиной дверь. И тут он остановился как вкопанный.
Сумочка! Сумочка лежала на полу! Нет такой ни у одной из женщин в общежитии. Сам ее покупал для жены в Питерском бутике. Е-о-о-о-о! Так это она — там, в мужском туалете, на грязном подоконнике — с голыми ногами, обвившими чью-то спину!
«Сука!» — пронеслось в мыслях, остро режущих голой правдой голову Пузанова. «Сука!» — сказал он вслух. «Сука-а-а-а!» — закричал во весь голос. Открыл дверь туалета, подошел к одевающейся жене. И, не замечая Малковича, бросил ей в лицо: «Сука!». Развернулся и направился в комендатуру.
На утро ночной инцидент облетел всех и каждого. Пузанов пожаловался другу Никишову. Никишов предложил обсудить дальнейшие действия Пузанова с Рыжовым, потом имел неосторожность сказать новость жене со строжайшим приказом никому сию тайну не разглашать. Та клялась и божилась, но дружба с Веркой ведь дороже. Так и пошло-поехало. Верка — Таньке. Танька — мужу. Перешептывания окружили кольцом семью Пузановых. Пузанов не стал долго ходить в роли обманутого мужа. Подвез как-то секретаршу начальника УНР — длинноногую Оксану. В машине с ней и покувыркался, раз пять или побольше. Об этом снова рассказал Никишову. Никишов — Рыжову. Опять понеслось. Разводиться Пузановы не стали.
Очнулась Даша от истошного женского крика, доносящегося из-за стенки. Огляделась. На соседней койке рядом лежал какой-то мужчина. По трубке, спускающейся из-под его одеяла в ведро, медленно стекала желтая жидкость. Даша осторожно пощупала под одеялом свой живот. Гладкий! Вот холодная грелка в самом низу. А выше? Нет ни бинтов, ни пластыря? Как же они доставали ее ребенка?
Ознакомительная версия.
