Ознакомительная версия.
– Десятого декабря. Надя, только не дарите пылесос, умоляю! У нас их три штуки: два у моих родителей и один у Павлика.
– Не подарим, – пообещала я, хотя никакого пылесоса у меня и в мыслях не было.
Однажды в счастливый день получки, отягощенная весьма приятной денежной суммой, я поехала в Гостиный Двор, чтобы порадовать себя какой-нибудь обновкой. Я все еще никак не могла привыкнуть к фирменным магазинам нового поколения и по старинке ездила в Гостинку. Кстати сказать, ни разу еще и не прогадала. Гостиный Двор теперь тоже выглядит весьма солидно, товаров в нем много и отличного качества.
Я забрела в секцию с шелковыми платьями и костюмами и долго выбирала, что бы мне такое купить, чтобы и к Анжелкиной свадьбе сгодилось, и к встрече Нового года подошло, и чтобы потом можно было носить на разного рода мероприятия. В конце концов я выбрала себе однотонное платье-костюм цвета золотистого хаки. Мне показалось, что данный наряд достаточно многофункционален. Платье отдельно можно будет летом носить как сарафан. Тонкие его лямочки отстегивались, и оно сразу принимало вид вечернего туалета. С пиджаком – уже получался третий вариант. А еще этот пиджак можно будет надевать с коричневой шелковой юбкой, томящейся у меня в запасниках. В общем, я здорово обрадовалась, что нашла такой выгодный вариант, отстегнула от своей получки кругленькую сумму и понесла ее вместе с костюмом на контроль.
Затылок дамы, для которой передо мной упаковывали в фирменный пакет нечто воздушно-голубое, показался мне знакомым. Я хотела незаметненько взглянуть на ее профиль, но женщина обернулась сама. Передо мной стояла Дашка Дроздецкая. Мы поздоровались, и я поняла, что больше нам сказать друг другу нечего.
– Вот… костюм купила, – из вежливости пробормотала я, в ожидании, пока обновку мне упакуют.
– Да и я тут вот… платье, – ответила она.
Ни ей, ни мне не хотелось расспрашивать ни о работе, ни об общих знакомых, и, неловко улыбаясь, мы, помахивая нарядными пакетами, резво направились к выходу, чтобы сразу же разойтись на разные линии универмага.
А на выходе из отдела у стойки с мелкой розницей стоял… Егор Воронцов. Я вздрогнула всем телом так, что выронила пакет. Дашка не вздрагивала. Она подошла к Горынычу и сказала:
– Ну, все! Наконец-то нашла то, что нужно. Держи! – И она сунула пакет Воронцову в руки.
Егор пакет взял, глядя мимо нее прямо в мои глаза, потом сунул его обратно в руки обалдевшей Дашке и подошел ко мне.
– Надя… – странным голосом начал он. – За тобой все еще последнее слово – оно сегодня очень много будет значить! Все-таки «да» или «нет»?
Разве я могла сказать «да», если он ошивается по дамским отделам, и не с кем-нибудь, а с пресловутой Дашкой? Разумеется, я гордо сказала:
– Нет!
Горыныч кивнул и пошел в другую сторону от Дашки, что меня хоть чуть-чуть ободрило.
Странно, откуда он взялся? Когда я заходила в отдел, его у стойки не было. Неужели они пришли позже, но Дашка сумела быстрее, чем я, выбрать наряд? Какой кошмар! О чем я думаю! Разве важно, когда они пришли? Важно, что они пришли вдвоем! А может, они встретились случайно? Нет… Она же сунула ему в руки пакет, будто они… будто у них с Дашкой…
Разве можно это вынести? Сейчас мне уже казалось, что я могла бы пережить любую его Ленуську. Я ей бы так и сказала: «Отойди от него, пожалуйста. Я – главнее! Он (это и Анжелка заметила) никогда не называл меня Надюськой… Только Надей и еще На-а-аденькой!» И она бы ушла… Что ей оставалось бы делать?
И зачем только я купила этот костюм? На что мне декольтированный туалет с отстегивающимися лямочками? Мне ничего такого не нужно, потому что этого никогда не увидит ОН! А когда на меня будут смотреть другие, это уже не будет иметь существенного значения. Мне нужны только его глаза. Его руки, губы. Мне нужен весь Егор Воронцов целиком. Мне очень не повезло, что я полюбила бабника, но я его полюбила. Сейчас я уяснила это для себя особенно отчетливо.
Любуясь собой в новом костюме в примерочной, я собиралась купить еще туфли и сумочку. Какая глупость! Мне всего-то и нужны синий халат с хлястиком, раздолбанные подростковые баретки, ситцевый платок на голову – и вперед, на керамический завод обратно. Хоть кем! Хоть уборщицей! Там я снова втянусь в старую жизнь, где не было никаких мифологических Горынычей, а потом позвоню Тамарке, что Воронцов освободился (от меня, разумеется). Она отправится на штурм новых высот и сражение с Дашкой точно выиграет, а ко мне вернется Михайлушкин, притащит кучу законсервировавшихся носков, и мы с ним снова заживем душа в душу. Димка приедет на каникулы, а дома мама и папа – все как прежде. Может быть, он даже споет что-нибудь вроде: «Родительский дом – начало начал. Ты в жизни моей надежный причал!»
Явившись в собственную квартиру, я стала обзванивать своих «керамических» знакомых. Но мне не повезло. Производство кафельной плитки уже вообще прекратило свое существование как таковое. Бывшая старшая табельщица Ольга Васильева сказала, что может походатайствовать, чтобы меня взяли в бельевую кожно-венерологического диспансера. Я вежливо отказалась. После диспансера оставалось только улечься ничком на диван и разрыдаться. Я так и сделала.
Утром я еле приволокла в подвал Шаманаева свои ноги. Ничего не хотелось, и белый свет был немил. Я с отвращением включила компьютер, он знакомо пискнул, но вместо заставки «Windows» на синем фоне зажглась нестерпимо яркая надпись: «Откажись от него, Надежда!» Я в ужасе отпрянула от монитора. Я сразу поняла, в чем дело. Это Дашкины штучки. Она сделала с моим компьютером примерно то, что намеревалась сделать с компьютером Эдуарда Михайловича Козлачева, торговца пиломатериалами. Эдуард Михайлович по ее придумке должен был набрать на клавиатуре свое согласие с тем, что он не кто иной, как вонючий козел, и только тогда его компьютер начал бы ему повиноваться. Козлачева пронесло. Я, видимо, должна набрать что-нибудь вроде: «Отказываюсь в твою пользу».
Но как же Дашка обнаружила меня здесь, в этой жалкой комнатухе с окном под потолком, в этой насмешке над фирменным офисом? Мне казалось, что в подвале нас не найдет никто: ни Дашка, ни Воронцов, да и Лидия Шаманаева вряд ли сюда когда-нибудь сунет нос после того унижения, свидетелями которого были все Лешкины подчиненные.
Как все-таки я еще плохо знаю компьютеры! Но я хорошо знаю себя. Меня так просто не взять. Глупа ты, богиня программирования Дарья Александровна Дрозцецкая. Я ведь и так отказалась от любимого человека, отчего мне хотелось выть на весь подвал волком… точнее – одинокой, брошенной всеми волчицей.
Я придвинула к себе клавиатуру и набрала: «Я люблю его, Дашка!» В тот же миг буквы как-то сжались, скрючились, окрасились красным и, будто написанные кровью, стекли вниз экрана. После этого компьютер еще раз пискнул, и монитор намертво погас. Включить компьютер снова не удалось. Он отказывался повиноваться. Самым ужасным оказалось то, что вслед за моим вылетели все остальные компьютеры шаманаевской… – мне по привычке хочется сказать «фирмы» – конторы.
Ознакомительная версия.
