Я кивнула — об этой марке я что-то слышала.
— Ты все еще сердишься? — спросил он, виртуозно выруливая на дорожку.
— Разумеется.
Он вздохнул.
— Простишь меня, если я извинюсь?
— Может быть… если не шутишь. И если пообещаешь больше так не делать, — железным голосом произнесла я.
Он хитро, как лис, посмотрел на меня и перебил он мою ставку:
— А если я очень искренне извинюсь и позволю тебе сесть за руль в субботу?
Я подумала и решила, что это предложение — лучшее из того, на что я могла рассчитывать.
— Идет, — согласилась я.
— Прости за то, что расстроил тебя, — его долгий взгляд, повергший в хаос ритм моего сердца, был сама искренность. Затем он игриво покосился на меня и заявил:
— И ясным ранним утром в субботу я буду у твоего порога.
— Знаешь, Чарли очень удивится, увидев непонятно чей «Вольво» брошенным у своего дома.
Он снисходительно улыбнулся:
— Я и не собирался брать машину.
— Но как…
Он перебил меня:
— Не волнуйся. Я буду без машины.
Я решила не углубляться. У меня был более важный вопрос.
— Скажи, «потом» уже наступило? — со значением спросила я.
Он нахмурился.
— Я думала, сейчас уже «потом», — с непроницаемо-вежливым выражением на лице я ждала его ответа.
Он остановил машину. Я удивленно посмотрела в окно — разумеется, мы уже подъехали к моему дому и встали позади пикапа. Было гораздо легче ехать с ним, если не смотреть в окно. Я повернулась к нему и встретила его долгий испытующий взгляд.
— Ты все еще хочешь знать, почему тебе нельзя смотреть, как я охочусь? — с мрачноватой серьезностью спросил он, но мне показалось, что в глубине его глаз блеснули веселые искры.
— Признаться, меня больше озадачила твоя реакция, — пояснила я.
— Тебе стало страшно? — он определенно посмеивался надо мной.
— Нет, — солгала я. Но он не купился.
— Извини за то, что напугал тебя, — произнес он с легкой улыбкой, и следы издевки сразу исчезли.
— Просто я представил себе, что ты можешь оказаться там… где мы охотимся.
Он стиснул челюсти.
— Мне пришлось бы плохо?
— Не то слово, — проговорил он сквозь сжатые зубы.
— Потому что…?
Он сделал глубокий вдох и уставился в небо, на давящие клубы тяжелых темных туч, которые, казалось, можно было достать рукой.
— Когда мы охотимся, — медленно, неохотно заговорил он, — Мы забываем о разуме и целиком отдаемся чувствам. Особенно обонянию. Если бы ты оказалась где-нибудь рядом со мной, когда я не контролирую себя…
Он встряхнул головой, по-прежнему угрюмо глядя на серые тучи.
Я не дала дрогнуть ни единому мускулу на своем лице, потому что знала, что сейчас он быстро взглянет на меня — оценить мою реакцию. Мое лицо не выдало ничего.
Но наши взгляды зацепились друг за друга, и молчание стало еще тише — и глубже. Его требовательный упорный взгляд, казалось, заставил воздух потрескивать от знакомого электричества. И только когда все поплыло у меня перед глазами, я осознала, что перестала дышать. Когда я судорожно втянула в себя воздух, нарушая молчание, он закрыл глаза.
— Белла, я думаю, сейчас тебе лучше пойти домой. — Его голос был низким, хриплым, он снова смотрел в небо.
Я открыла дверь, и сухой холодный ветер, ворвавшийся внутрь, привел меня в чувство. Опасаясь, что из-за тумана в голове непременно упаду, я очень аккуратно вылезла из машины и, не глядя назад, захлопнула дверь. Стрекот опускающегося стекла заставил меня остановиться.
— Эй, Белла! — позвал он мне вслед. Голос был уже спокойнее. Он склонился к открытому окну со слабой улыбкой на губах.
— Что?
— Завтра моя очередь.
— Твоя очередь?..
Он улыбнулся шире, зубы сверкнули в полумраке:
— Задавать вопросы.
Он отвернулся, машина резко рванула с места и исчезла за углом прежде, чем я успела собраться с мыслями. Улыбаясь, я зашла в дом. Ясно было, что завтра мы увидимся.
Той ночью Эдвард, как обычно, царил в моих снах, но их атмосфера изменилась. Напоенная колдовским электричеством, непрочная ткань сновидений то и дело рвалась от напряжения, и я всю ночь ворочалась с боку на бок, постоянно просыпаясь. Только ближе к утру удалось провалиться в глухое, тяжелое забытье.
Проснулась я разбитая, но все с тем же ощущением нетерпеливого ожидания, с каким легла спать. Я натянула коричневую водолазку и неизбежные джинсы, вздыхая по открытым топам и коротким шортам. Завтрак, как и ожидалось, прошел тихо и спокойно. Чарли пожарил себе яичницу, я съела чашку овсянки. Казалось, он забыл про субботу. Но он встал из-за стола, понес тарелку в раковину и словно ответил на мой немой вопрос.
— Насчет субботы… — начал он, открывая воду.
Я съежилась.
— Что, пап?
— Ты все еще хочешь ехать в Сиэтл? — спросил он.
— Был такой план.
Я поморщилась. Только бы он не начал расспрашивать, а то придется на ходу сочинять непротиворечивую полуправду. Он выдавил немного жидкого мыла на тарелку и растер его щеткой.
— И ты уверена, что не успеешь вернуться до начала танцев?
— Я не иду на танцы, папа! — я сердито посмотрела на него.
— Тебя разве никто не пригласил? — спросил он, стараясь скрыть озабоченность тщательным мытьем тарелки.
Я обошла ловушку:
— На этот бал девушки сами приглашают парней.
— А-а. — Он нахмурился и взялся за полотенце.
Я посочувствовала Чарли. Должно быть, трудно быть отцом: постоянно боишься, что твоя дочь встретит парня своей мечты, и еще больше боишься, что этого не случится. Он бы испугался до смерти, вздрогнув, подумала я, получи он хоть намек на то, кто нравится его дочери.
Чарли ушел, помахав мне на прощанье рукой. Я пошла наверх, чтобы почистить зубы и собрать книги. После того, как стих шум отъезжающей патрульной машины, понадобилось подождать всего пару секунд перед тем, как снова выглянуть в окно. Серебристый «Вольво» уже стоял на подъездной дорожке вместо машины Чарли. Я кувырком скатилась по лестнице и выпрыгнула за дверь, размышляя, сколько еще раз мы исполним этот странный утренний ритуал. Хоть бы он стал вечным и неизменным, как восход солнца.
Эдвард ждал в машине. Казалось, он не глядел на меня, пока я закрывала дверь, не потрудившись даже запереть ее на замок. Я подошла к машине и смущенно остановилась, прежде чем залезть внутрь. Он спокойно улыбался мне — как всегда, безупречный и прекрасный, восторг и мука одновременно.
— Доброе утро, — промурлыкал он. — Как себя чувствуешь?
Его глаза изучающе пробежались по моему лицу, словно вопрос содержал в себе нечто большее, чем простую вежливость.
