— И мы никогда не узнаем, кем был этот клоун и по какой причине он преследовал меня? — спросила она.
Джек хотел было пожать плечами, но тут же скривился от боли.
— Я не знаю, — проговорил он. — Полиция прочесала местность, но не нашла даже его машины, или на чем он там мог еще приехать… Создается впечатление, что этот парень просто с неба свалился в твою спальню. Посему в деле записано: «Личность и мотив преступления не установлены». Но… Кто знает? Возможно, теперь, когда он пропал, кто-то хватится его, зайдет к нему домой, выяснит каким-то образом, что он был связан с тобой, и ответы на многие вопросы будут найдены. Такое случалось раньше.
— Неужели ты собираешься остаться тут и дождаться, пока это произойдет?
Джек отвел глаза в сторону.
— Сомневаюсь в этом, — спокойно добавила Ники. — Ты вернешься домой, не так ли? В Чикаго.
Его открытый взгляд встретился с ее глазами.
— Как только встану на ноги, я обязательно уеду, — вымолвил он. — Это произойдет через неделю или около того. Там мой дом, вся моя жизнь, Ники.
— Ты хочешь сказать, твоя настоящая жизнь, да? Не та воображаемая, что была тут у тебя со мной.
Джек взял девушку за руку.
— В этом я совершенно уверен, — сказал он. — Я правда беспокоился за тебя, Ники, и ты мне нравишься. И всегда будешь нравиться.
Ники принужденно улыбнулась.
— По-моему, мне тоже не помешает немного проветриться. Как ты отнесешься к тому, если я поеду в Чикаго, чтобы познакомиться с твоей «настоящей» жизнью?
— Ты и дня там не выдержишь, — покачал головой Джек.
— Нет? — переспросила она с замиранием сердца.
— Нет. Это слишком грубо для такой залетной пташки, как ты. У меня во всей округе нет ни единого яхт-клуба.
Вырвав у Джека руку, Ники вновь надела солнцезащитные очки и поднялась на ноги.
— Я ожидала услышать нечто в этом духе. Поэтому и разработала другой план. — Наклонившись к Джеку, она запечатлела на его небритой щеке поцелуй и быстро отошла от кровати, чтобы он не заметил, как затуманился под очками ее взгляд. — Утром я уезжаю в Европу, — добавила она.
Джек отвернулся, но на его лице мелькнула боль.
— В Европу? И что ты будешь там делать?
— Буду бросать вызов силе притяжения — сначала в Италии, а потом в Австрии. Затем я, возможно, навещу друга во Франции. Пожалуй, я не скоро вернусь в Штаты.
Джек посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом.
— Береги себя, детка, — промолвил он.
— Я люблю тебя, Джек, — сказала девушка.
Его лицо осветилось улыбкой сожаления.
— Ты всех любишь, Ники. И все отвечают тебе взаимностью.
Подойдя к двери, Ники обернулась и бросила на Джека последний взгляд, пытаясь запечатлеть в памяти его черты.
— Есть, правда, одна проблема, когда тебя все кругом любят, — заметила она. — Когда наконец останавливаешь свой выбор на ком-то одном, этот парень никак не хочет воспринимать тебя всерьез. Увидимся, Джек. — С этими словами Ники вышла в коридор и гордо вздернула подбородок.
Никому бы и в голову не пришло, что под солнцезащитными очками глаза ее наполнились слезами, когда она ушла из больницы и из жизни Джека.
Восьмого сентября, выступая по телевидению, советник Рейнолдс во всеуслышание объявил, что его любовь к Чарлстону и его жителям безмерна, но по «причинам личного характера» он вынужден отказаться от поста городского советника и не будет баллотироваться на должность сенатора штата.
Слухи о том, что Рейнолдс уезжает из страны, распространились со скоростью света; все были уверены, что его решение вызвано поступком этой «безумной девицы Уинслоу». Кэтрин больше не называли «очаровательной русалкой» — она в одно мгновение превратилась в парию.
Однако несмотря на косые взгляды и злобный шепот у нее за спиной, Кэтрин наполняло удивительное, неведомое ею доселе, чувство покоя. Она знала, что больше никогда не будет такой же, как прежде. Кэтрин с Легар-стрит исчезла навсегда.
Спустя несколько дней после их прощания с Элиотом Кэтрин, как всегда по субботам, была на пляже. Внезапно, бросив взгляд на дорогу, она увидела черный лимузин. Автомобиль медленно ехал вдоль берега, и когда он поравнялся с нею, стекло на заднем окне опустилось, в нем появилась расписанная татуировками рука и победно вскинула вверх кулак. Кэтрин улыбнулась, окно закрылось, и «пиратский» лимузин уехал прочь.
Тем вечером Кэтрин дописала свой триллер «Клоун был в черном», и через два дня оправила последние главы в Нью-Йорк. Несмотря на то, что издательство не печатало произведений подобного жанра, оно решило принять работу Кэтрин: редактору понравилась мистическая линия триллера. Роман должны были опубликовать в начале следующего лета.
Октябрь сменился ноябрем; Кэтрин жила в свое удовольствие. Впервые за много месяцев у нее появилось время на чтение, и она постоянно держала под рукой книгу. Девушка часто захаживала в «Открытое окно» — магазинчик Анн-Мари, навещала отца, нередко заезжала в школу, чтобы посмотреть на успехи Кенни в плавании.
Подросток сиял от радости. Его отец вернулся на работу в порту, и теперь, когда Кенни подрабатывал в магазине Анн-Мари, они без труда могли платить за квартиру. Как всегда, Кэтрин необычайно гордилась Кенни.
Кончился декабрь, зима вступила в свои права. Кэтрин больше не снились интересные сны. Собственно, они перестали сниться ей, как только Джек и Ники расстались. Видимо, девушке больше не была нужна привидевшаяся ей во сне сага, которая налетела на нее как торнадо, вовлекла ее в свою бешеную круговерть, но вместе с тем помогла ей избежать роковой ошибки.
История с Элиотом осталась позади, Джек и Ники ушли из ее жизни. Кэтрин знала, что они были только плодом ее воображения, однако скучала по Ники, как по доброй подруге. А ее сердце изнемогало от любви к Джеку.
Иногда, стоя под душем, Кэтрин закрывала глаза и почти физически ощущала тяжесть его руки на своем обнаженном плече. Временами ей казалось, что он находится совсем рядом, что их отделяет всего лишь тонкая завеса, и если бы она знала, как отдернуть эту завесу, то непременно увидела бы его за ней.
Глаза Кэтрин наполнились слезами. Она явно сходила с ума от любви, и любой психиатр в городе согласился бы с этим.
Сон — это маленькая потайная дверца в самом глубоком и сокровенном уголке души, которая открывается в ту первозданную космическую ночь, что существовала задолго до того, как появилось мыслящее «эго», и простирается туда, куда мыслящее «эго» не попадет никогда.
