Ощупывая руками край стола, Дона поспешно начала огибать его, чувствуя за спиной сиплое дыхание Рокингэма. Вот он споткнулся о стул. Дона пробиралась к лестнице. Слабый отблеск бледного света тянулся из окна галереи. Наконец она добралась до лестницы и стала подниматься вверх, собаки неслись за ней по пятам. Сверху слышались крики, кто-то стучал кулаками в дверь. Всхлипывая, Дона оглянулась назад и у подножия лестницы увидела Рокингэма. Он полз вверх на четвереньках, словно собака. В одно мгновение Дона оказалась на верхней площадке лестницы. Крики и возгласы звучали громче. Дона различала голоса Годолфина и Гарри. Надрывались от лая собаки. И в этом шуме и гаме вдруг раздался пронзительный испуганный крик разбуженного ребенка. И тогда страх покинул Дону, на смену ему пришли гнев, решимость, спокойствие и хладнокровие.
Пробивающаяся сквозь тучи, луна осветила висящий на стене щит — один из трофеев покойного Сент-Коламба. Дона сорвала щит со стены, чуть не рухнув на колени под его тяжестью. Рокингэм, сгорбившись, медленно поднимался вверх, тяжело и часто дыша. На повороте лестницы он на миг задержался, поворачивая в темноте голову в поисках Доны, и в этот момент она изо всей силы толкнула на него щит. Рокингэм зашатался и, кубарем покатившись вниз по лестнице, рухнул на каменный пол, обрушившийся щит придавил его сверху. Собаки галопом сбежали вниз и, неистово лая, обнюхивали тело. Дона стояла окаменев. В ушах ее все еще звенел крик Джеймса.
Послышались удары в дверь, тревожные голоса. Похоже, Гарри, Эстик и Годолфин взламывали запертую дверь спальни. Но Дона была ко всему безучастна: она слишком устала и ослабла. Ей хотелось лечь и уснуть, закрыв лицо руками. Внезапно Доне показалось, что она падает вниз, чернота подступила к глазам и заволокла все вокруг, в ушах пронзительно свистело…
Прошло, наверное, немало времени, прежде чем вошли люди и склонились над ней. Чьи-то руки подхватили ее и понесли. Кто-то смыл кровь с ее лица и горла, подложил под голову подушку. Издалека слышались мужские голоса, много голосов, приближающиеся и удаляющиеся шаги, ржание лошадей. Смутно она уловила, как часы пробили три. Где-то на самом краешке сознания забилась мысль: «Он будет ждать меня на той песчаной косе, а я лежу здесь и не могу шевельнуться. Я не могу пойти к нему». Дона попыталась подняться с постели, но даже не смогла оторвать голову от подушки. За окном моросил дождь. Наконец тяжелый, мучительный сон окончательно свалил ее.
Когда Дона открыла глаза, было уже совсем светло, но занавеси в ее комнате были задернуты. На коленях рядом с кроватью стоял Гарри и ласкал ее волосы своей неуклюжей рукой. Он ошеломленно, с ужасом всматривался в ее лицо своими голубыми глазами и плакал навзрыд, как ребенок.
— Тебе лучше, Дона? С тобой все хорошо? — крикнул он, когда она открыла глаза.
Дона остановила на нем непонимающий взгляд, подумав: как нелепо, что он стоит здесь на коленях в истерике.
— Рок мертв, — прорыдал Гарри. — Мы нашли его там. Мертвым. На полу. Его бедная шея была сломана. Рок — лучший друг! Другого такого не будет. — Слезы ручьем бежали по его щекам. — Ты знаешь, он спас тебе жизнь! Наверное, он одной рукой бился с этим дьяволом, пока ты взбегала по лестнице наверх, чтобы предупредить нас. Бедная моя красавица, душечка моя!
Дона больше не слушала его. Она села, уставившись на окно, освещавшее комнату ярким дневным светом.
— Сколько времени? — резко спросила она. — Солнце давно уже встало?
— Солнце? — тупо повторил Гарри. — Сейчас, кажется, около полудня. Но что из того? Ты ведь еще отдохнешь? Тебе просто необходим покой после всего, что ты пережила этой ночью.
Дона закрыла глаза и попыталась собраться с мыслями. Значит, полдень. Корабль уже уплыл, ведь он не мог ждать ее дольше восхода солнца. Она спала, когда маленькая лодка ткнулась носом в песчаную косу, на которой не было ни души.
— Попытайся снова уснуть, моя любимая, — уговаривал ее Гарри. — Попытайся забыть об этой злосчастной ночи. Клянусь тебе, я больше никогда не стану пить. Во всем я виноват. Я должен был остановить все это. Но ты будешь отомщена, обещаю тебе. Знаешь, мы поймали его! Мы поймали этого проклятого пирата!
— О ком ты? — с трудом проговорила Дона.
— Как о ком? О Французе, конечно, — выпалил Гарри. — Об этом дьяволе, который расправился с Рокингэмом и чуть было не убил тебя. Его команде удалось скрыться на корабле, но сам он — главарь этих пиратов — он в наших руках.
Дона с такой болью и отчаянием взглянула на мужа, что он, не понимая перемены в ней, снова встревожился и принялся поглаживать ее волосы и целовать по очереди все пальцы на ее руках, бормоча:
— Моя бедная девочка, я смутил тебя. Ах, что за ночь, что за дьявольское наваждение! — Видя, что страдание все нарастает в ее глазах, он сконфузился и, словно застенчивый подросток, неловко прошептал: — Этот Француз, этот пират — он никак не домогался тебя, ведь нет, Дона?
Два дня прошли как во сне. Не замечая происходящего вокруг, Дона одевалась, ела, гуляла в саду, произносила слова, смысла которых не понимала. Она была словно в оцепенении, не могла ни на чем сосредоточить мысли, не чувствовала ни тепла, ни холода, не слышала обращенных к ней слов.
Как-то на прогулке к ней подбежали дети. Джеймс залез к Доне на колени, а Генриетта, пританцовывая, выпалила:
— Ура! Свирепого пирата поймали. Пруэ говорит, что его повесят.
Дона равнодушно взглянула на бледное уставшее лицо Пруэ и с усилием стала вспоминать: да, да, конечно, здесь, в Навроне, приключилась смерть, и Рокингэм лежит сейчас там, в темной часовне, ожидая погребения. Серые тусклые дни тяготили ее, как в детстве воскресенья, когда запрещалось резвиться на лужайках. Приходил настоятель Хелфордской церкви и с печальной миной выражал соболезнования по поводу потери близкого друга. Когда настоятель уехал, рядом с Доной оказался Гарри. Вздыхая и хлюпая носом, он заговорил тихим, спокойным голосом, что было ему совсем не свойственно. Встревоженный, но покорный, он безотлучно находился рядом с ней, порываясь принести ей то накидку, то плед. А когда Дона отрицательно качала головой, желая одного — чтобы все оставили ее в покое, он снова и снова начинал уверять ее в своей любви, божился, что не возьмет в рот ни капли спиртного. Все несчастья, говорил он, произошли оттого, что тем вечером они изрядно перепили, поэтому и попались в ловушку. Если бы не его легкомыслие и лень, Рокингэм был бы жив.
— Играть я тоже брошу, — сказал он как-то. — Больше не притронусь к картам. Наш городской дом я продам, и мы обоснуемся в Хемпшире. Ты согласна, Дона? Мы будем жить на твоей родине, там, где мы впервые встретились. Усвою привычки деревенского джентльмена, и заживем счастливо с нашими детьми. Я научу маленького Джеймса скакать верхом и охотиться с соколом. Тебе по душе такая идея?
