— …Случайно! Совершенно случайно Колю встретил! И попрошу некоторых присутствующих здесь дам обойтись без злобных комментариев!
— Да ладно… — махнула на него рукой, смеясь, Татьяна. – Горбатого только могила исправит. И не собирались тут никакие дамы по этому поводу злобствовать, и не надейся даже!
— Ой, а я ведь так к нему в гости и не собралась, — всплеснула руками Ася. – Даже и подумать об этом некогда было. А он ждал, наверное. Бедный, бедный, Коля…
— Так! Я требую немедленно рассказать мне все про Колю! Кто это? Что такого я еще не знаю про свою жену? – проговорил, заходя на кухню и улыбаясь, Димыч, и протянул Коту руку для знакомства. – Предупреждаю, я в ревности страшно гневлив!
— И правильно! Анастасия у нас баба справная, хоть и ростом не совсем удалась, — пожимая ему руку, проговорил, смеясь, Кот. — А может, для начала за стол сядем? Выпьем по первой, а потом и расскажем тебе о ней всю правду–матку, как она есть…
Они дружно уселись за накрытый Татьяной стол, и выпили за знакомство, и за своих женщин, и за предложение дружить домами, и за крепкий семейный очаг. Ася во все глаза смотрела на Татьяну с Котом и не узнавала их – другие, другие совсем люди… Может, потому, что общалась раньше с ними исключительно врозь? Или на них перемирие так благотворно действует? Вон как у Татьяны глаза веселым счастьем горят, и трещит, и трещит языком без умолку… И у Кота от прежней его угрюмости не осталось никакого следа. Да он и в самом деле на кота стал похож – и усы задорно вверх затопорщились, и так весело сверкнул на нее сейчас желтым сытым кошачьим глазом …
— Ну, и чего ты на нас уставилась, Анастасия? Не узнаешь, что ли?
— Ага, не узнаю.
— Ась, да мы и сами себя не узнаем, — махнула в ее сторону рукой Татьяна. – Все, все у нас изменилось. И я изменилась. Тихая стала, спокойная…
— Ой, да ты не слушай ее, Анастасия! - перебил свою жену Кот. – Она как орала на меня, так и орет по–прежнему. Только я ей для этого дела регламент установил. А она его приняла. Теперь орет на меня строго по часам…
— Как это?
— А вот так. Только с семи до восьми вечера. В самый раз после ужина. И ни минутой больше. Проорется – пошли жить дальше…
— Тань, что, правда? – повернулась к Татьяне озадаченно Ася.
— А то! Конечно, правда! Я ору на него, а он молчит. Иногда даже и слушает так внимательно…
— А в расплату за это удовольствие она обещала ходить со мной в гости к Коле. И к другим моим подопечным. И ходит, и не умерла еще ни разу.
— А все–таки Коля – это кто? – тихо спросил Димыч, и они втроем уставились на него, и замолчали. Никому из них не хотелось почему–то давать четкого определения Колиному в этом мире статусу. Ну как, как они могли сказать, кто он? Ася бы сказала, что он хороший и добрый, Татьяна – что никчемный и не стоящий внимания, Кот – что он такой же, в общем, человеческий материал, достойный своей порции божьей любви и благ…
— Дим, я тебя потом с ним познакомлю, ладно? И ты сам определишь, кто для тебя есть Коля, — тихо проговорила Ася, и Кот взглянул на нее с уважением, и, вздохнув, взялся рукой за бутылку.
— Ну, давайте теперь за то, чтоб каждый жил со своим нутром в согласии и делал так, как считает для себя нужным…
— То бишь за счастье? – подняла навстречу ему свой бокал Ася.
— Ага, правильно мыслишь, Анастасия…
Но выпить они не успели. Потому что в комнату ворвалась вдруг запыхавшаяся, румяная и растрепанная Светка и, округлив глаза, заорала что есть мочи:
— Мама, где пульт?! Где пульт от телевизора? Быстрей, там Пашку по музыкальному каналу показывают! Мне Маргошка сейчас позвонила! Ну?
Схватив лежащий на полу у телевизора пульт, она быстро нажала кнопку и плюхнулась без сил в кресло, впишись глазами в экран.
Телевизор мигнул торопливо и впрямь вдруг выдал во весь экран Пашкино лицо – у Аси аж дыхание перехватило. Вдохнуть–то она вдохнула, конечно, а вот выдохнуть так и не смогла. Забыла, что воздух полагается из легких выдыхать после вдоха. А Пашка на фоне разнообразных звуков и суетящейся вокруг него праздной толпы улыбался ей вовсю с экрана, сверкал глазами, быстро шевелил губами, что–то кому–то говоря, — она и не слышала даже.
Он был совсем другим, ее сын. Лицо его похудело и возмужало, и обострилось красиво чертами, и прическа была совсем, совсем для него необычной – вихорками куда–то вверх… Неужели этот уверенный и красивый парень – ее Пашка? Какой–то мужик с ним рядом суетится, лезет со своим микрофоном прямо ему в рот… Вопросы какие–то задает…
— …Макар, про тебя говорят, что твой случай как раз их тех, когда талант способен пробить себе дорогу сам. Это правда?
— Да почему? С нами продюсер уже работает, и довольно известный…
— Но на конкурсе–то вы выступали без продюсера! Это, знаете ли, дорого стоит, самостоятельно стать лауреатами конкурса такого уровня! А ты молодец! Прямо пришествие второго Макара на нашу эстраду…
Мужик с микрофоном хохотнул весело и залопотал снова о чем–то быстро–быстро. А Пашка стоял и смущался. Он всегда смущался, когда его хвалили. И в детстве тоже…
— Ну что ж, Макар, поздравляем тебя! – снова обратился к нему мужик. – И напоследок расскажи–ка что–нибудь о себе. А что? Привыкай давай, сейчас часто будешь такие вопросы от нашего брата слышать…
— Ну, что я могу о себе… - пожал плечами Пашка. – Ничего такого особенного в моей жизни и нет. Все как у всех, наверное. Девушку вот свою люблю, семью свою люблю… И маму… У меня замечательная мама, знаете ли…
Он вдруг снова улыбнулся во все лицо и посмотрел прямо в камеру, то бишь прямиком в Асины расширенные глаза. И вскоре исчез с экрана – камера повелась вслед за мужиком с микрофоном, который уже мчался сквозь толпу, приговаривая в него быстро и крикливо, и вертел во все стороны маленькой головой в залихватской бейсболочке. А Асе удалось, наконец, выдохнуть из себя воздух. А вместе с воздухом пошли потоком из глаз и горячие счастливые слезы. Подхватившись быстренько со стула и закрыв лицо руками, она убежала в ванную и закрылась там ото всех – так сладко она еще никогда в жизни не плакала… Ну почему, почему она глупая такая? Надо радоваться и прыгать от счастья, а она опять плачет. Уже все по очереди постучались к ней в ванную, спеша поделиться впечатлениями, а она так и сидит на корточках, притулившись спиной к белому боку стиральной машины, и вставать ей не хочется, не хочется идти и расплескивать по каплям на всех сидящее в ней счастье. А идти надо. И счастьем делиться надо. И они с ней своим тоже поделятся. Потому что здесь у нее все по–настоящему. Потому что счастье – это когда не надо суетиться и не надо никому доказывать свою преданность и выслуживать за это любовь, когда тебя любят просто так твои друзья, твой мужчина и твои дети. И ты их так же…
