Но на этот раз обошлось. В отсутствие помощницы Комова со всем справилась помощница Горчакова.
Катя снова вернулась в директорский кабинет. Уставилась на его хозяина в раздумье: узнает он ее или нет? Уместно ли задать личный вопрос? Случайность, что она пришла сегодня сюда, или это шанс прояснить, проверить, убедиться?
Михаил выглядел хмурым и сосредоточенным на своих бумагах. На Катю почти не смотрел и вряд ли разглядел в ней что-то знакомое. Пришлось освежать ему память. Помявшись в дверях, как не в меру стеснительная секретарша, Катя подошла к столу, уселась в кресло напротив директорского и заявила:
– Михаил, я очень сочувствую вашему горю. Тем более что, как выяснилось, мы с вами не посторонние люди.
Он поднял голову и впился глазами в ее лицо.
– Вы меня не помните? У нас с вами общее прошлое. Архивное.
Он не ответил.
– И преподаватель по основному предмету был один. Платон Матвеевич, мы с ним пересеклись позавчера на похоронах. Так что мы с вами давно знакомы…
Михаил Комов больше не изучал документы и не отдавал распоряжения. Он вообще каким-то странным образом перестал быть похожим на застегнутого на все пуговицы и золотые запонки завсегдатая кожаных салонов иномарок и ресторанных залов, где на чай оставляют месячную зарплату учителя. Сейчас Катя без труда узнала бы в нем исследователя из родного архива. Перемена была неуловимой. И крылась не в одежде или аксессуарах, потому что никто не переодевался и не садился в «москвич». Дело было скорее во взгляде, который вдруг стал не стальным, а усталым. И в манере держаться. От невозмутимости и напора не осталось и следа.
– Знаете, какое самое ужасное слово на свете? – с тоской спросил Комов.
– «Вечность»? – Кате пришла на память только «Снежная королева».
– Нет, другое. «Поздно»! – почти выкрикнул он. – Именно это слово невыносимо. Лучше все-таки никогда, чем поздно. Зачем нужен ответ на задачу, когда экзамен уже провален? Кому легче от того, что современная медицина без труда бы вылечила рану Пушкина? Только пустые сожаления и терзания при невозможности ничего изменить. Так и вы, Екатерина, слишком поздно вспомнили то, что вам подсказывали с самого начала. Жаль… Вы могли бы спасти Жанну. А главное, конечно, Лизу…
– От кого спасти? – холодея, спросила Катя.
Она уже знала ответ. И он прозвучал:
– От меня.
– Пироманьяк? Кажется, так окрестили меня журналисты? Смешно! С одной стороны, попахивает дешевыми спецэффектами. Но меня примиряет с этим словом то, что «пиро» – это «огонь» по-гречески, а «мания» на самом деле синоним «любви», одной, но пламенной страсти. Что ж, огонь действительно дал мне многое.
Сначала отнял, конечно, но потом дал. И это не история, вернее, это моя личная история. Мне было лет пять. И жил я в глухой деревне, которая не просыхала от дождей и самогонки. И мои родители обязательно стали бы завсегдатаями вытрезвителя, если бы он был в наличии. Я помню, что из еды у нас водился только хлеб и огурцы с огорода. А из игрушек – тряпье и спички. Конечно, я не сразу понял, что натворил. Папаша мой как лег бревном после попойки, так и не пошевелился. А мать проснулась от моего кашля и сумела вышвырнуть меня в окно. Сама сгорела. Помню, как на похоронах родителей меня все жалели, вздыхали, причитали о сиротской доле. Хотя она оказалась не такой уж плохой. Потому что приехала сестра матери и забрала меня к себе в Москву. Это первое достижение, которым я обязан пламени.
Вторым стали деньги. Я был нищ и смешон с этой своей наукой. Мокро, холодно и унизительно ходить в дырявых ботинках осенью. Обидно быть историком и видеть Акрополь лишь в виде уменьшенной копии в Пушкинском музее. Неприятно, если ты можешь заплатить за девушку разве что в метро. Но потом я наткнулся на золотую жилу. Кладбищенские клады… Какой-то провинциальный учитель истории раскопал первый такой, но не понял даже, что это неисчерпаемый колодец. Впрочем, ясно, почему не понял. Потому что многих погостов просто уже нет. Их снесли с лица земли, отстроив буквально на костях дома, общественные бани, торговые центры. Но я был внимателен. Я выбирал такие места, где были не только старые могилы, но и пожары, и богатые жители, причем в строго определенный временной промежуток: до того, как появились банки. Это была долгая, кропотливая работа, нередко заканчивающаяся ничем. Но зато когда мне удавалось найти то, что я искал, это было на самом деле богатство.
Итак, я намечал себе кладбище где-нибудь в провинции. Вернее, место, где раньше было кладбище. Теперь же там красовался супермаркет. Чего же проще? Устраиваем пожар в супермаркете и предлагаем услуги своей строительной фирмы по разбору завалов и строительству нового магазина. Делаем это раньше конкурентов, соглашаемся на самые низкие цены, пригоняем технику и начинаем раскопки. До костей докопаемся однозначно. Но несколько раз мне удавалось докапываться и до кованых сундуков, битком набитых золотыми перстнями, медальонами, самоцветами.
Надо ли говорить, что мой бизнес процветал. Конкуренты удивлялись, как это я работаю себе в убыток. У нас же принято вести дела, исходя из принципа «Пусть персики сгниют, но цену на них мы не снизим». Я же не оставался внакладе, даже если ничего не находил. Пожар – беда для хозяина дома и манна небесная для строителей. Особенно если успеть предложить свои услуги сразу после, пока народ еще не отошел от стресса и долго не раздумывает. Опять же большие скидки привлекали.
Когда же удавалось найти, это был двойной праздник. Мало кто может совмещать науку и бизнес, историю и прибыль. У меня все получалось. В конце концов мне даже надоело это дело. Опять же случился роман с Лизой, перемены в личной жизни. Наши с огнем пути разошлись. Однако он мне часто снился, плясал вокруг меня, говорил, что мы еще встретимся. Именно он – мой единственный надежный друг, решение многих проблем. Думаете, это помешательство? Но огонь – это стихия, одна из тех вещей на земле, которая завораживает. Так что я бы не стал судить строго.
А потом я узнал, что жена мне изменяет. Глупо, по-бабски. И ладно бы человек был хороший, чувства сильные. Бывает же. Нет, она связалась с каким-то альфонсом, инструктором по фитнесу. Много тела, мало мозга. Зато он мог дать ей то, что у меня не получалось. Ребенка. Этого я просто не мог вынести. Я бросил к ее ногам все: любовь, деньги, путешествия, драгоценности, уверенность в завтрашнем дне. Он же поделился с ней семенной жидкостью. Ничего не скажешь, достижение. Но ей было нужно именно это!
Я не мог с этим смириться. А она же еще утверждала, что ребенок мой. Лживая гадина. Явилась, вся сияет. Мол, поздравляю, лечение помогло, мы наконец станем родителями. Только не было никакого лечения. Это я ей говорил, что есть какие-то шансы. Мне же врачи сказали: без вариантов. Так что пришлось нанять частного детектива, чтобы узнать, кто же именно станет родителем. Лучше бы она не унижала меня враньем. Если бы сослалась на материнский инстинкт, попросила прощения, было бы не так противно.
