Иголку поставили на середину пластинки, и голос певца донес до моих ушей слова:
Пусть любовь, что пылала прежде,
золой пребудет;
Не давай проснуться надежде.
Но память будет
Эти звуки. Станцуем наш бегуэн.
Любимая мелодия Сондо!
И тут я обнаружила другой звук. Странный скользящий шум — словно что-то передвигали по полу — доносился из кабинета Сондо, и в этот миг я поняла, что находиться одной на безлюдном этаже — это еще не самое страшное.
Комната манекенов показалась мне ловушкой. Из нее к спасению вел только один путь — и он пролегал мимо комнаты Сондо, где звучала призрачная музыка и что-то, скользя, передвигалось по полу.
Я сделала шаг по направлению к двери и чуть не наступила на лежавший на полу маленький предмет, который с легким стуком откатился от моей ноги. Я сделала еще один шаг и ощутила прикосновение чего-то маленького и твердого к подошве моей туфли. Слабо осознавая, что делаю, я нагнулась, подняла вещицу, чтобы она больше не стучала, и опустила ее в карман своего костюма. Проделав это, я испытала странное чувство: словно я повторяю движение, совершенное мною давно, в отдаленном прошлом, задолго до того, как сунула руку и нащупала в шкафу шелковистые и уже неживые волосы.
Потустороннее пение звучало и звучало, и я знала, что должна бежать, пока оно не прекратилось.
Замирая от страха, я выскользнула в коридор. Дверь в комнату Сондо была открыта, но, прокрадываясь мимо нее, я ничего не сумела разглядеть в полумраке ее кабинета. Я только слышала — музыку и другой, странный, звук.
Была ли Сондо мертва? Находилась ли она в шкафу? Или в комнате, где играла музыка, которую она любила? Или, может быть, — в обоих местах сразу?
И тут я пронзительно закричала. Я не могла сдержаться. Это был не обдуманный поступок, а просто сумасшедший и неистовый вопль души.
— Сондо! — кричала я. — Сондо! Сондо! — словно, громко выкликая ее имя, я могла ее оживить. Чтобы не было больше ни мертвого тела в шкафу, ни призрачного танца под жуткую музыку.
Но музыка продолжала играть, хотя другие, скользящие звуки, резко оборвались. И никто не вышел из той комнаты. Никто не вцепился в мое горло. Никакие руки — ни живые, ни мертвые — не схватили меня, и я проскользнула мимо открытой двери и бешено помчалась по темному холлу к лифту.
Там я остановилась и стала как безумная трясти железную дверь, зовя на помощь, пока не поднялся лифт, в котором находились лифтер, изумленно вылупивший на меня глаза, и пассажир.
Это был Сильвестр Геринг, и за всю свою жизнь я ничему так не радовалась, как встрече с ним. Я повисла на нем, истерично что-то бормоча, и он просто закрыл мне рот своей широкой ладонью.
— Вы не должны так себя вести, — сказал он. — Возьмите себя в руки. Что случилось?
Я только замахала рукой по направлению к отделу оформления витрин. Я задыхалась и не могла связно говорить. Геринг схватил меня за запястье, и они с лифтером побежали, волоча меня за собой. Я не хотела туда возвращаться, меня тащили насильно. Мне даже не позволили впасть в истерику.
Граммофон у Сондо в кабинете был еще включен, игла шипела и пощелкивала по краю отыгравшей, но еще вращавшейся пластинки. Но комната была пуста, в ней никого не было.
— Не здесь! — лихорадочно вскрикнула я. — В комнате манекенов!
Я вынуждена была пойти с ними и показать тот шкаф, но они не заставили меня смотреть. Я прижалась спиной к двери и закрыла лицо руками. Но не могла не слышать того, что они говорили.
— Да, это она, Норгор, — прозвучал голос Геринга.
— Посмотримте, что у нее на шее! — Это был голос лифтера.
Я не стала смотреть и только потом узнала о тонком узорчатом замшевом пояске, который лишил Сондо жизни. Поясок был ярко-красным — того цвета, который мы провозгласили цветом года. Пропавший поясок.
События последующего часа навсегда останутся для меня несколько смутными и неопределенными. Я помню, что Геринг оказывался в дюжине мест одновременно. Он обыскал весь огромный восьмой этаж, позвонил Мак-Фейлу, приказал всем оставаться в магазине.
Нас собрали в отделе, словно повторяя — но при еще более ужасных обстоятельствах — то испытание, которому мы все подверглись несколько дней тому назад. Тони и его помощники из отдела витрин, манекенщицы из отдела высокой моды, мисс Бэбкок, Оуэн Гарднер и Карла Дрейк — все поднялись на восьмой этаж. В золотисто-белом платье Карла выглядела как Джульетта. Она требовала, чтобы ей позволили переодеться, и после долгих препирательств добилась своего. Затем привели еще нескольких человек, включая уборщицу, которая в это время оказалась в магазине.
Допрос практически ничего не дал. Каждый в этот вечер занимался тем, чем должен был заниматься. Получалось, что, кроме меня, никто вообще не поднимался на восьмой этаж.
После принятия обычных полицейских мер и осмотра тела обнаружилось, что Сондо была мертва уже с раннего утра. У нее нашли синяк на виске; очевидно, сначала был нанесен удар, достаточный для того, чтобы она обмякла; затем чьи-то жестокие руки затянули петлю у нее на шее. Предполагалось, что Сондо стукнули тем же молоткам, каким разбили голову Долорес.
Это преступление было более ужасным, чем убийство Монти, которое как бы не касалось каждого из нас; по крайней мере напрямую. Кто-то ненавидел Монти и убил его. Но Сондо была мертва не оттого, что ее люто ненавидели, а по другой причине: она располагала знанием. И каждый из нас вынужден был задавать себе вопрос: не является смертельным то знание, которым располагаю я. Как это ни странно, я, не отдавая себе отчета, любила Сондо. У нее был взрывной темперамент, яростный и сумасбродный характер, но она обладала талантом и безупречной смелостью.
Я рассказала Мак-Фейлу о том, что знала и полагала о случае с попавшим в граммофон камнем из кольца, и его люди перевернули все вверх но не нашли и следа камня. Обыскав позднее квартиру Сондо, они и там ничего не нашли.
Билл сказал мне, чтобы я держала язык за зубами, пока с ним не поговорю; поэтому, если не считать случая с граммофоном, больше я ни о чем не рассказала. От напряженных размышлений у меня заболела голова. Если подозрения Сондо были оправданны, если она шла по верному следу, то преступница — Крис; именно на нее ставила все свои силки Сондо. Все улики, которые она собрала, указывали на Крис. И она вела себя так, будто и последняя, неопровержимая улика — кольцо с камнем — подтверждала ее версию. Может быть, кольцо принадлежало Крис. Она была в магазине в то утро. Не пошла ли она в оконную витрину потребовать, чтобы Монти вернул ее собственность? Не могла ли она затем…
