— Ты не можешь этого знать, — сказал Алекс не своим голосом.
— Так сказал доктор. Может быть, он хотел увеличить вознаграждение, поэтому немного приврал. Какая разница? Все равно я виновата в том, что случилось. Потому что вообразила себя Господом Богом, захотела все сделать по-своему. Знаешь, их вместе похоронили. Моего сына и женщину, которая дала тебе жизнь. Мне хочется верить, что она присматривает за ним там, на Небесах, — Салли вздохнула. — Эти проклятые лекарства. Как только они начинают действовать, меня сразу тянет на разговор. Но я не могу терпеть боль. Хотя, возможно, эти страдания посланы мне в наказание за мои грехи.
— Как ее звали? — спросил Алекс дрожащим от гнева голосом. — Где ее похоронили?
Салли повернула к нему голову, под действием лекарства ее глаза остекленели.
— Дорогой мальчик, я велела похоронить ее в общей могиле под чужим именем. Я даже не помню, где именно.
Алекс вскочил на ноги и бросился вон из комнаты, расшвыривая на пути вещи.
Странно, с горечью думал он, кто бы мог заподозрить меня в сентиментальности? Глубоко в душе он всегда верил, что когда-нибудь обязательно найдет женщину, родившую его на свет. Скорее всего, она моложе Салли — сейчас ей за пятьдесят, а может, и того меньше. Салли умирала, и ему не хотелось причинять ей боль. Он решил, что начнет поиски настоящей матери после смерти Салли.
А вышло так, что не было никакой пожилой женщины, которая ждала бы своего сына. Она умерла по вине бессердечной богачки и несведущих врачей. Умерла, давая ему жизнь, хотел он того или нет.
Отъехав на двадцать миль от усадьбы Макдауэллов, Алекс съехал на обочину и выключил мотор. Как будто со стороны он заметил, что у него дрожат руки. За всю свою жизнь он не помнил случая, чтобы у него дрожали руки.
Лучше бы он остался в Тоскане, а не являлся сюда, чтобы копаться в прошлом. Салли уже давно махнула на сына рукой; а убийца, должно быть, и думать о нем забыл.
Есть вопросы, которым лучше оставаться без ответа. Но он решил во что бы то ни стало докопаться до истины, и вот теперь наступило время платить по счетам.
Лучшее, что мог сделать Алекс — плюнуть на все и уехать. Он не хотел этих чертовых денег и не собирался заявлять на них права. Он бы с удовольствием посмотрел на выражение лица Уоррена, когда бы до него дошло, что все это время его дурачил настоящий Алекс, вот, пожалуй, и все, чего бы он достиг. Тот, кто пытался его убить, должно быть, имел на это очень вескую причину. Может, это был бывший спортивный комментатор, у которого он тем летом угнал машину. А может, это дело рук серийного убийцы.
Хотя сам Алекс в это не верил. Кто-то из любящей семейки выстрелил ему в спину, а затем бросил в океан, чтобы Алекс захлебнулся и утонул. Но почему-то теперь это перестало его волновать. Лучше не будить спящую собаку, пускай себе спит с миром.
Если он вернется, придется помириться с Салли, а он пока к этому не был готов. Черт, ему даже смотреть на нее не хотелось. Если он вернется, нужно будет выяснить отношения с Кэролин Смит, которая оставалась для него загадкой. Если только он вернется…
Всю свою жизнь он убегал. Убегал из дома, подальше от ответственности, от семьи, от обязательств. Ему нравилось быть одиночкой. У него были знакомые, парочка близких приятелей, но он всегда гордился тем, что по-настоящему ни в ком не нуждался.
Но теперь он начал думать, что ошибался, и кое-кто ему все же нужен. И не просто кто-то, а Кэролин.
Нет, он все же слишком молод, чтобы переживать кризис среднего возраста. Возможно, таким вот образом он реагировал на то, что в скором времени останется без матери. Даже без двух матерей, причем одновременно, угрюмо поправил себя Алекс. Стоит ли удивляться, что он полностью потерял над собой контроль.
Нельзя всю жизнь оставаться капризным ребенком. Может, дело вовсе не в возрасте, а в том, что пришла пора повзрослеть. Нельзя убегать всю жизнь. Он может уехать, но сначала должен привести в порядок все дела, выяснить отношения, разрешить наболевшие вопросы.
Нужно пойти к Салли и простить ее. Что бы она ни сделала, она оставалась его матерью, и вопросы законности, семейной чести и кровной связи были здесь ни при чем.
Затем он должен объясниться с Кэролин Смит, иначе память о ней будет преследовать его до конца жизни. Кэролин — женщина спокойная, загадочная, со сложным характером, и все же она обычный человек. До сих пор он ни в ком не нуждался. Стоит ли менять свои привычки, особенно из-за женщины, оставшейся в далеком прошлом?
Он уедет от Салли и Кэролин, но сначала он с ними простится.
А потом начнет новую, свободную жизнь.
Наступил полдень, когда Алекс по узкой подъездной дороге вернулся в усадьбу. Зарядил мелкий дождичек, придавший серебристо-серой коре кленов легкий розоватый оттенок. На замерзшие угодья Вермонта наконец-то пришла весна. Но терпение Александра Макдауэлла лопнуло.
Из гостиной доносились голоса и звон бокалов. Время коктейлей еще не наступило, но Пэтси всегда находила причину, чтобы начать пить как можно раньше. Алексу следовало войти, налить себе порцию крепкого солодового виски и стараться быть милым для всех. Есть вещи, которые не меняются.
Вместо этого он резко свернул направо, в апартаменты Салли. Она спала, цвет лица при ясном полуденном свете казался еще бледней. Алекс стоял в ногах больничной койки и молча смотрел на Салли, пытаясь отыскать в ее лице гнев, а может быть, прощение.
Она была его матерью. Такое простое, земное понятие. Что бы она ни сделала, кем бы ни была. Раскаивалась она в своих грехах или нет, она всегда его любила в меру своих возможностей. Сейчас Алекс понял, что тоже ее любил. А значит, пришло время отпустить ее с миром.
В комнате был кто-то еще. Он не сразу заметил в тени Кэролин — она мирно спала, свернувшись калачиком в мягком кресле. В зыбком сумраке ее черты приобрели какую-то неземную, воздушную прелесть. Странно, но сама она никогда не считала себя красивой. Казалось, она изо всех сил старалась свести на нет эффект, который ее внешность оказывала на людей. Просто это была одна из ее черт, как ее светлые волосы или россыпь веснушек на изящном носу.
В комнате царила неподвижная тишина, нарушаемая тихим жужжанием медицинского оборудования, белый убаюкивающий шум, отгородивший комнату от остального мира. Алекс сел на стул, стоявший в ногах кровати, поудобней устроил в нем длинные ноги, и стал смотреть на двух женщин, занимавших столь важное место в его жизни.
Это походило на странный сон, когда его глаза перебегали с одного лица на другое, при этом их черты смешивались — одно старое, другое молодое, одно изъеденное временем и угасающее, другое почти без изъяна. Изящный нос, широко расставленные глаза, полные губы. Одна старая, другая молодая. Одно и то же лицо с аристократическими чертами Макдауэллов.
