Что это за тип? Может быть, кто-то из ее знакомых? Или он вздумал склеить ее прямо здесь, в гостиничном баре?
Не исключено, что это она сама первая начала приставать к нему. Кто знает, может, она как раз с ума сходит по пятидесятилетним лысым увальням и сейчас получает массу удовольствия.
Если бы Майк был Сэмом, он одним жестом руки убрал бы со лба намокшие волосы и прямиком прошел бы к стойке бара. Там он устроился бы по другую сторону от Джоан, заказал бы наконец желанного пива и первым представился Лысому.
Вот только сегодня ему вряд ли бы посчастливилось получить от Джоан приглашение в номер, раз уж день выдался такой неудачный.
Малдун почувствовал себя самым несчастным человеком на свете и, чтобы не потерпеть очередное фиаско, молча вышел из гостиницы под проливной дождь и отправился домой.
– В то лето мне как раз должно было исполниться десять лет, – вещала в трубку Мэри-Лу. Она продолжала сидеть в арке между кухней и гостиной, но теперь еще умудрялась одновременно кормить Хейли.
В конце концов, девочка так и задремала прямо на груди у матери.
– Джанин было тринадцать, – тихим ровным голосом продолжала Мэри-Лу, разглядывая идеальное личико Хейли. – Мы тогда жили в Новом Орлеане. Мама работала официанткой в коктейль-баре одного ресторана. Она трудилась в основном в вечернюю смену и при каждом удобном случае подменяла сменщицу. Вам приходилось бывать в Новом Орлеане?
– Нет, – признался Ибрагим. – Никогда.
– Сумасшедший город. Бары работают допоздна, почти до самого утра. Причем там неважно, понедельник сегодня или пятница. Каждую ночь в городе идет нескончаемая гулянка. Мы жили в очень симпатичной квартире. Ее можно было назвать дворцом по сравнению с теми хибарами, где нам приходилось ютиться раньше. Квартира была по-настоящему огромной. У меня и у Джанин были свои собственные спальни. Единственным неприятным моментом оставалось лишь то, что весь дом принадлежал некоему Лайлу, с которым мать познакомилась в баре, а он любил тишину, и нам запрещалось шуметь. По квартире мы буквально ходили на цыпочках. Это был толстый и противный на вид мужчина, но он носил дорогие костюмы, работал где-то в офисе и имел много денег. При этом не жадничал и часто делал нам подарки. Он покупал мне и сестре всякие игрушки, красивую одежду и даже книги. В общем, мне даже показалось, что жизнь у нас начала налаживаться. Во всяком случае, мы не голодали. Впервые за долгое время… Но потом я заметила, что с Джанин стало происходить что-то очень странное. Она постоянно вздрагивала, как будто к ней кто-то тихонько подходил сзади и неожиданно пугал ее. Она часто плакала. А я никак не могла понять, в чем дело. Ну зачем же ей плакать, когда нам все покупал наш новый толстый папик?
Мэри-Лу услышала печальный вздох на другом конце провода, и поняла, что Ибрагим уже догадывается о причинах неведомого недуга ее сестры.
– Помню, я все время боялась, что Лайл надоест маме и нам придется опять переезжать на новое место, в другой город. Я по секрету рассказала Джанин, что, если такое произойдет, я буду умолять Лайла оставить меня в доме. Я могла бы убирать кухню и стирать. Джанин ужасно рассердилась на меня, а я никак не могла понять, за что. И тогда она рассказала мне, что если я действительно так уж хочу жить в этом доме, то за это мне придется сосать у толстого папика его мужское «украшение», потому что как раз именно этим и занимается Джанин каждый вечер, как только мама уходит на работу. Вот почему Лайл позволял нам всем вместе жить у него в доме.
– Я была просто шокирована, – продолжала Мэри-Лу. – То есть я, конечно, тогда уже многое знала о сексе. Мама частенько напивалась и приводила домой своих дружков, и при этом далеко не всегда закрывала за собой дверь в спальню. А временами нам приходилось жить в таких условиях, что мы все вместе ютились в одной-единственной комнатке, и тогда уж нам с сестрой просто некуда было деваться.
Мэри-Лу перевела взгляд на Хейли, мирно дремлющую у нее на коленях. Ну как могла ее мать так поступать со своими дочками? Как могла она не любить Джанин и ее саму так же безрассудно, как любит Мэри-Лу эту крошку? Хотя Мэри-Лу где-то в глубине души понимала, что тут дело было даже не в том, что мать не любила своих дочерей. Скорей она просто гораздо больше любила алкоголь.
– Я уже тогда понимала, что то, о чем мне рассказывала Джанин, очень нравится мужчинам, – продолжала свое повествование Мэри-Лу. – И еще я знала, что многие повесы почему-то предпочитают маленьких девочек. Среди кавалеров нашей мамы находились такие, которые размахивали своими причиндалами прямо на глазах у нас с сестрой. Однажды мы рассказали об этом маме, и она тут же прогнала одного такого ухажера. После этого мы с Джанин начали пользоваться своей привилегией. Если кто-нибудь из маминых нахалов особенно надоедал нам, мы сочиняли про него какую-нибудь небылицу, например, говорили маме, что он «дергал нас за титьки», и она тут же с ним расставалась. Когда Джанин открыла мне тайну про Лайла, я тут же побежала к маме. Я взахлеб пересказала все то, что услышала от сестры, но только Джанин тут же начала все отрицать. Она наотрез отказалась признаваться в том, чем только что поделилась со мной. И еще добавила, будто я все это выдумала сама, потому что Лайл недавно купил ей красивый свитер, а про меня в тот раз почему-то забыл. И мама ей поверила. А меня за вранье отправили спать без ужина. Джанин потом несколько раз говорила мне, что она сама все выдумала, но я-то знала, что это правда. Поэтому как-то раз я сделала вид, что хочу пораньше лечь спать, а сама спряталась у нее в комнате в большом шкафу. И представьте себе, как только мама отправилась на работу, к сестре явился Лайл. И представьте себе…
Этот образ – Джанин и Лайла – предстал перед ее мысленным взором таким же ясным, как и в тот раз, несмотря на то, что с той поры прошли годы. Когда Мэри-Лу вспоминала этот эпизод, ей всякий раз становилось дурно и хотелось расплакаться.
– Что же вы сделали потом? – поинтересовался Ибрагим. – Бедняжка! Ведь вам тогда было только десять лет. Ну как вы могли отреагировать? Вы ведь уже пожаловались маме. Что еще можно было придумать?
– Ну, наверное, ничего, поэтому я снова ей все рассказала, – горько вздохнула Мэри-Лу. – Я выскочила из шкафа вся в слезах. Я громко визжала от ужаса и перепугала Лайла насмерть. Жаль, что с ним тогда не приключился сердечный приступ и он не отбросил копыта. Я опрометью бросилась к матери на работу и снова пересказала ей все то, что на сей раз видела своими собственными глазами.
Только Лайл оказался хитрей. Он уже успел позвонить маме и первым сообщил ей про какую-то драку между мной и Джанин. Мама отправила меня домой и заперла в комнате. Я сама перепугалась, мне не хотелось оставаться в доме вместе с Лайлом. Но Джанин и на этот раз отказалась рассказывать правду. Помню, как я плакала и все время повторяла: «Скажи ей! Скажи ей!» Позже Джанин призналась, что ей просто надоели постоянные переезды из города в город, и к тому же она смирилась с тем, что ей приходилось делать, и решила для себя, что это не самое ужасное в жизни, можно и потерпеть.
