Но Лиза обвинений в свой адрес не принимала и потому виноватой себя не чувствовала. И хотя Зинаида Тимофеевна постоянно зудела, что мальчика надо воспитывать более жестко, и чаще наказывать, не наказывала его вовсе, и лишь иногда журила, если малыш упрямился или капризничал. Внутренним чутьем она понимала: воспитать настоящего мужчину, постоянно его одергивая и запрещая познавать новый для него мир из-за боязни, что он сделает себе больно, невозможно. Да, бывало, что Саша ревел. Пару раз Ласка оцарапала ему руки, но зато он перестал неосмотрительно хватать ее за хвост и лапы. Несколько раз он ушибался, падал с детского стульчика, разбил пару чашек, столкнул со стола вазу… Но вместе с тем он быстро понял, что к утюгу, даже выключенному, равно, как и к фену, подходить нельзя, рисовать на обоях — нехорошо, а лестницу лучше преодолевать на руках у мамы.
Она никогда не сюсюкала с ним, как с младенцем, а очень серьезно объясняла, чем опасна та или иная вещь и, удивительное дело, Саша ее понимал. Иное дело, иногда забывал, но Лизе хватало терпения объяснять ему снова и снова.
Дневные занятия с сыном отвлекали ее от собственных забот, но ночью она оставалась с ними один на один, и долго не могла уснуть, перебирая в памяти короткие мгновения счастья, которые ей довелось пережить с Виталием несколько дней назад. Они казались ей нереальными, сродни тем, которые переживаешь во сне. Тем более, что после приезда из Москвы, Морозов появлялся дома урывками. Переодевался, торопливо обедал и снова мчался на завод. По словам Зои, ему удалось заполучить крупный зарубежный заказ, который необходимо срочно выполнить до открытия международной ярмарки современного вооружения. На нее у Морозова были свои виды и планы…
Конечно, Лиза все прекрасно понимала, и, тем не менее, чувствовала себя неважно. Получается, она просто подвернулась ему под руку. На ее месте могла оказаться любая женщина. Для Морозова не имело значения, с кем снять напряжение, поэтому он тотчас забыл о том, что случилось с ними в ночь накануне субботы.
Она жалела, что столь легко поддалась соблазну, и не надеялась на продолжение отношений, но почему тогда с замиранием сердца прислушивалась, не подъедет ли к дому машина, и не могла заснуть, если он возвращался домой слишком поздно. В последнее время Виталий почти не ужинал с семьей, а во время нечастых совместных обедов, за столом мало с кем общался, даже Сашу целовал торопливо, на бегу, и опять исчезал на много часов, порой на сутки, а то и двое…
И все же была одна зацепка, которая не позволяла Лизе окончательно отчаяться. Всего раз за это время она поймала его взгляд, мгновенный, в глаза, когда она забирала у него сына. И столько боли в нем было, столько тоски, что она едва сдержалась, чтобы не броситься к нему, не обнять на виду у всех. Все, что она могла сделать сейчас — это запретить себе вспыхнуть ясным пламенем. Она сумела очень быстро отвести свой взгляд… Но Виталий, кажется, не понял ее маневра, и теперь старательно не смотрел в ее сторону. Даже тогда, когда он задавал какие-то вопросы о сыне, его взгляд скользил поверх ее головы или уходил в сторону…
Сегодня Лиза весь день гуляла с Сашей за домом, возвращаясь лишь для того, чтобы накормить малыша и посадить его на горшок. Теща весь день была в городе. Искала себе обновки к Новому году и запасалась подарками. Зоя попросила себе выходные. Она собиралась на три дня съездить к сыну в краевой центр, повидаться с внуками. Никому не было дела до Лизы и ее проблем, и она тихо тому радовалась. К тому же она обнаружила в чулане несколько пар лыж и лыжных ботинок. Ей ничего не стоило привести их в порядок. И она уже подумывала о том, как проложить лыжную трассу по периметру усадьбы и устраивать ежедневные пробежки. Ее тренированное гибкое тело привыкло к определенным нагрузкам, и она чувствовала, что несколько прибавила в весе за последнее время…
Саша проснулся, сел в коляске и сразу потянулся к ней руками. Пришло время возвращаться домой. Лиза завернула за угол и тотчас увидела Катю. Она вышла из машины, на которой ее привозили из школы. Сегодня она припозднилась. Лиза знала, на занятиях в студии бального танца. Следом за ней показался подросток в ярком пуховике и черной спортивной шапочке. Лиза удивилась, узнав его, и одновременно насторожилась. Это был Ванечка Рыкунов, сын Раисы Павловны. Катя его не особо жаловала. И сейчас она шла впереди, Ванечка следовал за ней, И, похоже, чего-то выпрашивал. Катя сердито ему отвечала и, то и дело, выдергивала руку из его пальцев. Мальчишка все норовил схватить ее за рукав и удержать на месте.
Лиза замедлила шаг. Она не слышала, о чем просил Ванечка, но на крыльце Катя остановилась и, сердито сверкнув глазами, произнесла гораздо громче, чем говорила до этого:
— Отвали! Сказала, нет у меня! Ты и так должен всем кучу денег! Мне лично триста рублей! Отдашь, тогда поговорим!
— Ну, Катька! — тоже громче заканючил Ванечка. — Понимаешь, позарез нужно! Займи у Зои тысячу. Я завтра отдам!
— С какой стати? — взвилась Катя. — Так я тебе и поверила! Врешь ты все! Ты мои деньги три месяца отдаешь! Не буду я занимать! С чего ты отдашь? Мать обчистишь?
Катя скрылась в доме, а мальчишка, продолжая клянчить, поплелся за ней следом.
Ванечка Лизе не нравился. Хотя они не были знакомы, но несколько раз она встречала его в леске напротив усадьбы или возле горки. Ванечка демонстративно с ней не здоровался, но окидывал ее презрительным взглядом: явно знал, кто она такая. А один раз даже засвистел вслед. Лиза резко обернулась, и Ванечка сделал вид, что подзывает собаку, внешне столь же мерзкую, как и он сам. Он очень походил на свою мать, и Лиза поначалу думала, что машинально перенесла свою неприязнь с Раисы Павловны на ее сына. Но потом, присмотревшись, поняла, что первое впечатление ее не обмануло. Мальчишка был отвратительно воспитан, в разговорах со сверстниками щедро пересыпал речь матами, и не раз, не два Лиза видела его курящим и распивающим пиво, хотя на вид ему было не больше тринадцати лет.
К счастью Катя не слишком его привечала, и в доме он появлялся нечасто. Зоя рассказала Лизе, что Ванечка состоит на учете в милиции, потому что курит коноплю. А вскоре и сама заметила стайку мальчишек, присевших на корточки под глухим забором перед наполовину обрезанной пластиковой бутылкой, заполненной бурой смесью. Мальчишки наполняли ею свернутые из тетрадных листов трубочки. И запах, который витал над ними, ни с чем нельзя было спутать. Юное поколение забавлялось анашой, причем, чуть ли ни в открытую. В тот раз их разогнал охранник. Разметав «травку» по ветру, он пообещал Ванечке и его приятелям надрать уши. Но они, отбежав на безопасное расстояние, принялись громко орать, кривляться и обзывать охранника непристойными словами.
