— Простите господин Мурик, — извинилась миловидная девушка, возникшая перед коронером, — я, кажется, нашла вам кое-что дополнительно.
Мурик вспомнил девушку: она из электронной библиотеки истории и присылала электронную копию дневника Апостола. Приняв файл, Мурик распечатал его на бумагу и сообщил Ламбре: — Завтра собираемся здесь.
На улице наступил глубокий вечер и Мурик пошёл домой. Не успел он пройти десяток шагов, как его догнала Шанталь, что весьма его удивило.
— Можно, я пройдусь с тобой? — спросила она, беря его под руку и шагая рядом.
— А как же Ламбре? — непроизвольно сорвалось у Мурика. Шанталь вздохнула и недовольно промолвила:
— Он ведёт себя, как мальчишка. Мне надоело с ним нянчиться.
Ночной бриз дул с берега, как будто собирался унести в море, и Шанталь немного поежилась. Мурик накинул ей на плечи свой пиджак, и она благодарно к нему прижалась. Немного смущённым этим, Мурик обнял её левой рукой, чтобы ей стало теплей, и они молчаливо дошли до его дома. Мурик не знал, как забрать свой пиджак, но всё решила Шанталь: она прошептала ему: «Я хочу подняться с тобой!» — и Мурик не смел отказать.
Щёлкнув ключом, он открыл дверь и хотел включить освещение, но Шанталь его остановила: «Не нужно включать свет», — а сама потянулась и впилась в его губы. Дальнейшее Мурик запомнил плохо, единственное, что врезалось в память, была Шанталь, которая поднялась над ним, стройная и неестественно красивая, и, прошептав: «Я схожу в душ», — мелькнула тенью, а он, бездыханный и изнурённый борьбой, точно высосанный вампиром, откинулся на кровать и отрубился, как мёртвый.
На следующее утро Мурик проснулся радостный и помолодевший. Вскочив из кровати, он увидел на столике рассыпанные бумаги, которые он вчера распечатал, а на чистом обороте листа надпись: «Спасибо! Было очень здорово! Пока!»
Тёплая волна прошла по жилам Мурика, несмотря на некоторую ломоту, как после тяжёлой работы. Приняв контрастный душ, он тщательно вытерся, приготовил кофе и сел в кресло, чтобы прочитать бумаги. На первом листе значилось: «Не отправленное письмо Петра Даниловича Апостола неизвестному другу». Мурик принялся читать:
«Любезный мой друг!
Я думаю, ты помнишь о даме Е и мсье М, о которых я тебе по секрету рассказывал? Так вот, данная коллизия имела весьма интересное продолжение, что для тебя, безвыездно сидящего в Нежине, будет весьма интересно. Только умоляю, никому ни слова, так как судьбу мою, в виду важности особ, о которых я говорю, можно порушить в одно мгновение.
Как-то, провожая Якова Лизогуба домой, остановились мы, по обычаю, в Красном кабаке, чтобы распить на прощанье полуштоф горилки. Когда поднялись уже из-за стола, хитрый слуга, о котором я тебе ранее рассказывал, подскочил ко мне и предложил:
— Барин, к тому перстеньку, о котором вы знаете, затерялась подставка, не купите? — и показывает мне подставочку, как раз под тот перстенёк, о котором я тебе писал. Я торговаться не стал, дал двугривенный, а по приезду в Санкт-Петербург поспешил к даме Е и доложил, так вот и так, есть к перстеньку прибавка.
Дама Е тут же попросила меня подставочку упаковать красиво и переслать по адресу мсье М, через его поверенного, шведа Шенстроу. К подарочку короткую записку написала, но я читать не посмел.
Вот так, мой любезный друг!
А посему желаю тебе здоровья, твой Пётр Апостол».
«Даже, так?» — подумал Мурик, прочитав письмо, которое Апостол не отважился отправить. Как чёрт из табакерки выскочившая подставка заинтриговала Мурика, и он не определил для себя, что с этим знанием делать. Кроме того, как всегда, у Мурика появилось ощущение, что он каким-то боком коснулся данного обстоятельства и, в подсознании, знает о нём гораздо больше, чем думает.
Захватив бумаги с собой, он отправился в бюро, думая о том, что нужно посоветоваться с Броннером или, на худой конец, с Ламбре. Вспомнив о своём помощнике, Мурик покраснел до корней волос, думая о том, как будет смотреть в глаза своему молодому коллеге.
Мурик полагал, что он не так уж и виноват, если Шанталь решила переспать с ним, и он не прочь продолжить отношения с ней в любом статусе: любовника или мужа, а что же касается Ламбре, то он виноват сам: женщину нужно уметь удержать возле себя.
Несмотря на такие заумные рассуждения, здороваясь с Ламбре, Мурик не смотрел ему в глаза, а когда тот, как будто что-то чувствуя, спросил у него, не видел ли он его Шанталь, Мурик отвернулся, покраснел и хрипло ответил: «Нет!» И в это мгновение, как освобождение от неловкого разговора, в голове Мурика возникло увиденное раньше, вспомнить которое он безуспешно пытался.
— Мы улетаем! — бросил он своему помощнику.
— Куда? — не понял Ламбре.
— В Киев.
***
Все ждали двадцать восьмого ноября, надеясь на то, что Нукович в Вильнюсе, на саммите восточного партнерства, подпишет соглашение об ассоциации. Беатрис с утра до вечера пропадала на площади Независимости, куда опять переместились митингующие.
Расписание её жизни напоминало военную службу: позавтракав с утра в отеле, Беатрис шла в местный супермаркет и покупала ящик печенья, который тащила на площадь Независимости и отдавала на кухню митингующим. Её уже заприметили и с удовольствием пускали погреться в палатки и поговорить.
Русский язык Беатрис заметно улучшился, а некоторые слова она могла произносить на «Крайнском», вызывая весёлый смех слушающих. Вечером усталая Беатрис писала репортаж и посылала его вместе со снимками. А потом падала и засыпала, без задних ног и передних лапок.
Несколько раз звонила Клер из посольства Франции и интересовалась её делами. Видимо, по поручение посла, Алена Реми. Когда Беатрис рассказала Клер о своей жизни в Крайне, та долго смеялась и назвала её «бунтаркой».
На брошенное случайно «мы с Димой», Клер тут же отреагировала и с большим интересом принялась расспрашивать, кто такой «Дима».
Дмитрий оказался проблемой для Беатрис. Он не появлялся несколько дней, и она по нему ужасно соскучилась, понимая, что влипла, как муха в мёд.
А всё потому, что после последнего разрыва с Морисом думала, что все мужчины – сволочи, и неожиданное участие Дмитрия в её жизни застало иссечённое сердце врасплох.
Пятница, двадцать девятого ноября стало самым печальным для митингующих, так как все поняли, что Нукович не собирался подписывать соглашение, а торговался за деньги, которые можно «дерибанить». Унылое настроение митингующих передалось и Беатрис, так ждавшей Дмитрия, как протестующие чаяли подписания соглашения.
