Розали повернула голову, и я наконец освободилась. Я посмотрела на Эдварда — он не мог не заметить смущения и страха в моих широко раскрытых глазах.
С застывшим лицом он проговорил:
— Извини, она просто очень нервничает. Видишь ли… все это может иметь дурные последствия не только для меня. После того, как мы с тобой привлекли к себе столько внимания…
Он опустил глаза.
— Если?
— Если это… плохо кончится.
Он закрыл лицо ладонями, как тогда, в Порт-Анджелесе. Его страдание было настолько явным, что мне захотелось как-то утешить его, но я совершенно растерялась. Я невольно протянула руку и тут же опустила ее на стол, из боязни, что мое прикосновение только ухудшит дело. Постепенно до меня дошло, что его слова должны были напугать меня. Я ждала, когда придет страх, но все, что я чувствовала, была только боль — его боль, ставшая моей.
А еще я чувствовала досаду на Розали, которая прервала его в тот момент, когда он собирался сказать что-то важное. Я не знала, как опять навести его на этот разговор. Он по-прежнему сидел, закрыв лицо руками.
— Тебе, наверное, уже пора, — я постаралась говорить обычным тоном.
— Да.
Он поднял голову и еще мгновение оставался серьезен. Затем его настроение изменилось, и он улыбнулся:
— Это все к лучшему. Иначе пришлось бы выдержать еще пятнадцать минут этого дурацкого фильма на биологии, а у меня больше нет на это сил.
Я вздрогнула. За спиной Эдварда неожиданно появилась Элис. Короткие черные волосы, небрежно торчавшие в разные стороны, ореолом окружали ее утонченно-красивое лицо эльфа. Стройная, как деревце, она была грациозна даже в полной неподвижности.
Он, не оглядываясь, поздоровался с ней.
— Здравствуй, Элис.
— Здравствуй, Эдвард, — ответила она высоким сопрано, звучавшим почти так же красиво, как голос ее брата.
— Элис — Белла, Белла — Элис, — представил он нас друг другу небрежным жестом руки и криво улыбнулся.
— Здравствуй, Белла. — Мне не удалось понять, что отражалось в блестящих обсидианово-черных глазах, но улыбка была дружественной. — Рада наконец-то познакомиться с тобой.
Эдвард бросил на нее тяжелый взгляд.
— Привет, Элис, — робко пролепетала я в ответ.
— Ты готов? — спросила она его.
— Почти. Подожди меня в машине. — Его голос звучал отчужденно.
Не сказав больше ни слова, она удалилась. Ее движения были гибки и текучи, как вода. Я почувствовала острый укол зависти.
— Можно сказать «желаю повеселиться», или это не соответствует моменту? — спросила я, повернувшись к нему.
— Наверное, для такого момента не придумано подходящего пожелания, так что «желаю повеселиться» вполне сойдет, — он широко ухмыльнулся.
— Тогда желаю как следует повеселиться.
Я постаралась, чтобы это прозвучало искренне, но его не проведешь.
— Постараюсь, — ухмылка осталась на месте. — А ты постарайся не вляпаться ни в какие неприятности.
— Не вляпаться в неприятности в Форксе — невозможное дело.
— Для тебя это действительно невозможное дело, — он посуровел. — Обещай мне.
— Я обещаю, что постараюсь не вляпаться ни в какие неприятности, — торжественно провозгласила я. — Я вечером буду стирать — смертельно опасное занятие.
— Не упади в стиральную машину, — поддел меня он.
— Приложу все усилия.
Он поднялся, и я тоже встала со своего места.
— До завтра, — вздохнула я.
— Для тебя это целая вечность, да? — задумчиво проговорил он.
Я уныло кивнула.
— Утром я буду на месте, — пообещал он, улыбнувшись одним краем губ. Он протянул руку и кончиками пальцев провел вдоль моей щеки, как в прошлый раз. Затем развернулся и ушел прочь. Я проводила его глазами.
Я чувствовала безумное искушение прогулять весь остаток дня или хотя бы физкультуру, но какой-то внутренний голос остановил меня. Я поняла, что если сейчас исчезну, Майк и остальные решат, что я с Эдвардом. А Эдвард и так беспокоился, что мы у всех на виду… Если все плохо кончится… Я запретила себе думать об этом. Надо отвести все возможные подозрения от него.
Интуитивно я знала (и чувствовала — он тоже знал), что завтрашний день должен был стать решающим. Наши отношения не могли бесконечно балансировать на острие ножа. Нам неизбежно придется скатиться на ту или другую сторону. Все зависело теперь от Эдварда, от его решения — или от его инстинктов. Я свое решение уже приняла, приняла, не успев даже сделать сознательный выбор, и отступать не собиралась. Потому что ничто не пугало меня сильнее, ничто не причиняло горшей муки, чем мысль о расставании с ним. Для меня эта возможность была закрыта.
Из чувства долга я пошла на биологию. Не могла бы сказать уверенно, что было в тот день на уроке — мои мысли целиком занимало то, что будет завтра.
На физкультуре Майк снова заговорил со мной — пожелал удачной поездки в Сиэтл. Я осторожно объяснила, что никуда не поеду, потому что пикап, кажется, не совсем здоров.
— Так ты пойдешь на танцы с Каленом? — неожиданно кислым голосом спросил он.
— Нет, на танцы я тоже не пойду.
— Что же ты тогда будешь делать? — он выглядел весьма заинтересованным.
Я подавила естественное желание отбрить его, сказав, что он лезет не в свое дело, но вместо этого придумала вдохновенную версию:
— Займусь стиркой, а в перерывах буду готовиться к контрольной по тригонометрии. Иначе я просто получу по ней «двойку».
— А Каллен будет тебе помогать?
— Эдвард, — я особо выделила голосом это слово, — мне помогать не будет. Он уезжает куда-то на все выходные.
Получилось настолько натурально, что я просто поразилась.
— Ах, вот как! — он воспрянул духом. — Знаешь, можешь все равно пойти на танцы с нами со всеми, будет просто здорово. Мальчики будут танцевать с тобой по очереди, — пообещал он.
Перед моим внутренним взором предстала Джессика, и я резковато ответила:
— Майк, я не иду на танцы, договорились?
— Ладно, — он снова скис. — Я же просто предложил.
Когда школьный день наконец закончился, я без энтузиазма пошла на парковку. Не то чтобы мне сильно хотелось идти домой пешком — я просто не понимала, как они смогут пригнать сюда пикап. Но в глубине души я верила, что для него нет ничего невозможного.
Вера не подвела — пикап стоял на том же месте, куда он поставил «Вольво» этим утром. Дверь была открыта, ключ торчал в замке зажигания. Я потрясла головой — наваждение какое-то. На водительском сидении лежал свернутый пополам клочок белой бумаги. Я залезла внутрь и закрыла дверь, прежде чем развернуть записку. Там было всего два слова, написанных его элегантным почерком: «Береги себя».
