Если Фэйф бывала в воскресное утро дома, то она пряталась, и пряталась очень успешно, но время от времени, чтобы заслужить прощение Лайлы, Фэйф надевала темное строгое платье и являлась в кухню, чтобы Лайла могла притащить заблудшую овцу в церковь во искупление грехов. Однако сегодня утром Фэйф была не расположена быть паинькой и, сидя на жесткой скамье, слушать проповедь. Ей хотелось посидеть над шоколадным мороженым, ругая на чем свет стоит этих «ублюдков-мужчин».
Подумать только, как она изощрялась ради Уэйда Муни: вымазала себя всю с ног до головы душистым кремом, облачилась в самое дорогое сексапильное белье и была полна готовности сорвать с себя эти шелковые лоскутки с кружевами, как только представится возможность! Она также надела туфли на высоченных каблуках и затянулась в маленькое черное платье, которое так и кричит: «Хочу грешить!» Она утащила из винного погреба две бутылки вина, что стоят столько же, сколько все годы обучения в колледже, и, когда Кейд об этом узнает, он с нее шкуру спустит.
И надо же: когда сияющая, надушенная, ухоженная, она пришла к Уэйду домой, его там не оказалось.
Мерзавец!
И что хуже всего, она стала его ждать. Она убрала его спальню, словно образцовая немецкая женушка, зажгла свечи, включила музыку.
Фэйф ждала его почти до часу ночи. О, как ей хотелось, чтобы он пришел, а она бы дала ему пинка под зад, да так, чтобы он кубарем скатился опять вниз.
Это по его вине она выпила лишнего, а, будучи в нетрезвом состоянии, поцарапала машину, въезжая в ворота. И в том, что она сейчас уплетает за обе щеки мороженое, виноват исключительно он.
Видеть она его больше не желает. «И вообще, – подумала Фэйф, – надо послать мужчин ко всем чертям. Не стоят они тех усилий, которые затрачивают женщины, якшаясь с ними». Она выбросит мужчин из своей жизни и найдет какой-нибудь новый источник интереса в жизни.
Кейд вошел в тот момент, когда Фэйф накладывала себе еще мороженого из большой картонной коробки. Он сразу оценил атмосферу и постарался было улизнуть незамеченным, но не проявил необходимой сноровки.
– Садись. Я не кусаюсь. Фэйф закурила и так, с сигаретой в одной руке, продолжала есть.
– Все умчались в церковь, спасать свои бессмертные души. Тетя Рози поехала с Лайлой, наверное, ее церковь нравится тетушке больше, чем мамина. И поэтому она напялила на голову шляпу величиной с блюдо для индейки, а на ногах у нее зеленые кроссовки. Мама бы такого не вынесла.
– Жаль, не видел.
Кейд тоже запустил ложку в коробку с мороженым.
– Итак, что случилось?
– Почему обязательно должно что-нибудь случиться? Я довольна, как курица, которая снесла золотое яйцо.
И она пристально поглядела на Кейда. Взгляд его синих, как у нее, глаз был утомленно-ленив, а на губах мелькала удовлетворенная усмешка. Фэйф знала, какой вид активности заставляет мужчину так улыбаться.
– Ты только явился. Ну-ну-ну. Кого-то ты в эту ночь осчастливил.
Кейд облизал ложку и в свою очередь внимательно посмотрел на Фэйф.
– А ты никого. Но я не собираюсь обсуждать свою сексуальную жизнь за мороженым.
– Значит, ты был с Тори Боден. Ну разве это не замечательно?
– Мне понравилось. – И Кейд наскреб вторую ложку. – Но ты в это не вмешивайся, Фэйф.
– Да с чего бы? Какое мне дело? Просто я не понимаю, что ты в ней видишь такого особенного. Да, она достаточно хорошенькая, но такая холодная. Она же тебя заморозит. Она совсем другая, чем мы.
– Ты переменишь мнение, когда узнаешь ее поближе. Тебе не помешает завести подругу, Фэйф.
– Я скверная подруга, можешь хоть кого спросить. Да и нравится она мне не очень. Ты можешь несколько раз с ней трахнуться, это твое дело. Эй!
И она оскорбленно взглянула на Кейда, когда он схватил ее запястье и пригвоздил руку к столу.
– Нет, это не то, что ты думаешь. – Голос его прошелестел, как шелк, а в глазах загорелся гневный огонек. – Секс не всегда способ убить время.
– Мне больно.
– Ты сама в этом виновата.
Он отпустил ее руку и бросил ложку в раковину.
Фэйф задумчиво потерла запястье.
– Вот этого я как раз избегаю, а ты позволяешь топтать свое сердце. Дело твое, но вот что я тебе скажу. Не понимаю, как можно хотеть быть с Тори. Есть в ней что-то, не позволяющее ее любить.
– А я не знаю, хочу я или нет, и не желаю этого знать. Между прочим, Фэйф, ты и не подозреваешь, как вы с ней похожи. Вы обе не позволяете себе отдаться чувству из страха, что это может причинить боль. Но она из-за этого замыкается в себе, а ты клин клином вышибаешь.
– И совсем я на нее не похожа! – крикнула Фэйф ему вслед. – И я вообще ни на кого не похожа. Я сама по себе.
В ярости она швырнула ложку через всю кухню и взбежала по лестнице в спальню переодеваться.
Злость и ярость надо было на ком-то выместить, и ее мысли снова обратились к Уэйду. Оделась она с особой тщательностью.
Она желает выглядеть сногсшибательно, когда растопчет его сердце, а его самого разорвет на кусочки под звуки ликующей песни. На ней было темно-синее шелковое платье, подчеркивающее цвет ее глаз. Он его запомнит надолго.
Фэйф хотела распахнуть дверь его квартиры, но сдержалась и постучала. Никто не ответил, она вошла, и до ее слуха донеслись странные звуки, словно кто-то слегка хныкал и поскуливал. Фэйф округлила глаза. Неужели он притащил наверх какого-нибудь больного щенка? Как она могла связаться с мужчиной, который больше думает о бродячих собаках, чем о женщине?
Слава богу, она наконец прозрела.
А потом он открыл дверь, взъерошенный, заспанный. На нем были только джинсы, которые он не позаботился застегнуть.
Она схватила Уэйда за руку и сунула ему ключ от его квартиры.
– Это для начала. И еще я скажу тебе пару ласковых, а потом – прости навек.
– А сколько сейчас времени?
– Уже почти полдень.
– Господи, но я должен быть у матери через час.
– Да от тебя разит, как из бутылки с дешевым пойлом.
– Нет, это был дорогой «Бурбон».
– Вот как! – И Фэйф подбоченилась. – Ты полночи пьянствовал, а потом развратничал. Надеюсь, тебе понравилось. С кем, черт побери?
– С кем?
– Да, кто эта шлюшка, с которой ты меня чередуешь? Фэйф схватила настольную лампу, выдернув шнур из розетки, и запустила ею в Уэйда. Лампа грохнулась, разбилась, и из спальни послышалось хныканье.
– Ах ты, сукин сын! Так она еще здесь?
– Кто? Черт побери, что это с тобой? Ты разбила мою лампу!
– Я разобью тебе всю физиономию. – И Фэйф в ярости бросилась в спальню.
На кровати, прижавшись к подушке, скулил черный щенок.
– Где она?
– Да кто?
– Сука, с которой ты спишь.
– Единственная сука, кроме тебя, с которой я сплю, – вот эта, – и он указал на щенка. – И она со мной только пару часов.
