— За справедливых судей, — повторил бомж. — Хотя таких не бывает… — и выпил мелкими глотками, морщась и содрогаясь.
— А ты философ, — усмехнулся Пилюгин и достал мобильник. — Игорек, ты? Слушай, меня до дому доставить надо, а то я лыка не вяжу, за руль садиться не могу. И настроение у меня чернильное — сидеть не могу, лежать не могу, стоять не могу — надо будет посмотреть, не смогу ли я висеть…
Уже давно стемнело, в домах зажглись окна, а Галка и Витька все сидели на лавочке у подъезда. Они ждали, но Полина и Пилюгин не приходили. Галка в который раз набрала номер отца.
— Ничего не понимаю, почему не отвечает?
Витька тоже набрал номер.
— И мама не отвечает…
— Ну, куда они могли провалиться? — Галка с досадой стукнула себя кулачком по колену. — Он же сказал: «Сразу после суда позвоню»… — Вдруг какая-то мысль пришла ей в голову и она вновь взялась за мобильник: — Товарищ Тулегенов, это Галя Пилюгина. Скажите, а где папа? До сих пор на работе? А где? А как суд закончился? Да? Ой… а как же? Да вот мы сидим у дома и ждем, ждем… А сколько же ей дали? Ой… Извините… — Галка отключила телефон и посмотрела на Витьку.
— Чего молчишь-то? — раздраженно спросил Витька. — Маму в тюрьму посадили?
— Да, — тихо и испуганно ответила Галка. — Четыре года дали.
Витька долго молчал, опустив голову, потом проговорил глухо:
— Обманщик… Я так и думал, что он обманщик…
— Кто обманщик? — спросила Галка, хотя сама уже догадывалась, кого Витька имел в виду.
— Папаша твой замечательный! Ментяра! Распинался — условный срок дадут! Не бойтесь, я отвечаю! Я с судьей разговаривал! Вот и договорился! Четыре года! Да пошли вы все! — Витька ожесточенно махнул рукой и зашагал в темноту.
— Ну, куда ты пошел, Витька! Подожди! — Галка пошла было за ним, но спохватилась и вернулась к коляске. — Куда ты пошел, дурак? Вернись!
— Домой! У меня, между прочим, дом есть! — обернувшись, крикнул Витька и ушел в темноту.
Он сидел на лавочке у автобусной остановки и молча плакал, неловко утирая кулаком слезы со щек. Автобус все не приходил. Проскакивали ночные машины, сверкая фарами. Вдруг одна машина резко затормозила у самой остановки. Опустилось стекло, и показалась пьяная физиономия Пилюгина.
— Витька, ты, что ли?
Витька не ответил, отвернулся. Пилюгин с трудом выбрался из машины, сказал водителю:
— Игорек, машину поставь на стоянку, а ключи в выхлопную трубу запихни. Я пешком дойду… — и Пилюгин пошел на нетвердых ногах к Витьке, а машина покатила вперед и свернула во двор.
Пилюгин уселся рядом с Витькой, шумно вздохнул, попытался было обнять мальчика, но тот дернулся, стряхнул его руку с плеча.
— П-понимаю… — нетвердо выговорил Пилюгин. — Понимаю, Витек… в-виноват… — он закурил и некоторое время молчал, пуская струи дыма. Витька ерзал, высматривая автобус, и тоже молчал.
— Эх, Витек, Витек… Кинули меня, как последнего лоха… как пацана! Зачем? Не пойму… неужто по злобности натуры? Уйду, Витек, к чертям собачьим… напишу рапорт и — будьте здоровы… не могу больше… — пьяно бормотал Пилюгин и вдруг заорал: — Ну какая она судья? Нет, ты рожу ее видел, Витек? Это ж бандерша с притона, а не судья! А представь, спать с такой, а? Да это ж под страхом расстрела и то откажешься…
И вот подъехал автобус. Витька встал с лавочки.
— Т-ты куда, Витек?
Витька не отвечал. Открылись двери, и он поставил ногу на ступеньку. Но Пилюгин успел схватить его за руку, потянул к себе. Витька стал вырываться:
— Пустите меня! Пустите!
— Ну, что ты, Витек… подожди… куда же ты пойдешь? А я как же без тебя? А мама? Что ты, Витюша… ну, прости меня… поправится все, уладится, вот увидишь… Прости, Витька… — Пилюгин упал перед мальчишкой на колени, обнял его, прижал к себе и глухо зарыдал.
Двери закрылись, автобус медленно отъехал от остановки. А Пилюгин все плакал, и спина его вздрагивала, и сквозь рыдания слышалось:
— Прости меня, Витька… прости…
Витька испуганно смотрел на него, стоял тихо, и вдруг его рука в кожаном колпачке медленно легла на плечо плачущему мужчине, неловко погладила…
Поезд прибыл в Сыктывкар ранним морозным утром. Пилюгин, Галка и Витька вышли на перрон, огляделись и пошли к зданию вокзала. Потом они долго тряслись в старом обшарпанном автобусе с подмороженными окнами. Пассажиров было человек двенадцать, в основном пожилые, все с узлами, корзинами и чемоданами. Автобус тяжело переваливался на ухабах фунтовой дороги, петлявшей в таежном лесу. Витька и Галка надышали дырочки в стекле и смотрели на проплывающую мимо плотную стену леса.
Наконец они остановились на небольшой заснеженной площадке. Возле пары продуктовых ларьков и деревянного теремка с надписью «Кафе» застыли еще несколько автобусов. А за площадкой высились бетонные стены с колючкой наверху, и видны были сторожевые вышки с охранниками в полушубках и с автоматами.
Длинные коридоры, и везде решетки вместо дверей. Женщины в форменной одежде, сопровождавшие их, непрерывно звякали ключами.
В кабинете за столом сидела пожилая женщина в подполковничьих погонах.
— Ну, как она тут? — спросил Пилюгин.
— Нормально. Конфликтов нет. Замечаний нет. Работает. Живет. С детьми приехали?
— С детьми… Скажите, а прошения по условно-досрочному освобождению вы когда рассматриваете?
— Не я рассматриваю. Комиссия приезжает и рассматривает. Мы представляем. Правда, рановато вы про условно-досрочное заговорили. Еще полгодика посидеть придется, и если замечаний не будет, можем представлять. А там уж как комиссия решит… Статьи у нее больно серьезные — и терроризм, и покушение на убийство… Ну, ладно, идите к заключенной, а то время пошло… — и начальница колонии сухо улыбнулась.
И вот они все снова сидели за одним столом. Галка и Витька прижались к Полине, держа ее за руки, а Пилюгин смотрел на нее и все не мог наглядеться…
— Чего ты молчишь-то? — улыбнулась Полина. Она похудела, или, может быть, так казалось из-за короткой стрижки. Круглая голова. Совсем мальчишеское лицо с острыми скулами и большим подбородком. Только губы прежние — большие, резко очерченные, чувственные. И глаза прежние. Пилюгин смотрел в эти глаза и молчал.
— Язык проглотил, Пилюгин?
— Да вот… пока ехал, столько сказать хотел… — с трудом ответил майор. — А сейчас все слова позабыл…
— Как вы живете-то? Как Мишка маленький? Я его тут чаще всех вспоминаю. Даже снится. С кем его оставили?
— Сестра из Питера приехала, побудет с ним. Капризный стал — всем нервы треплет. Чуть что не по нраву — орет, как правительственная машина на трассе.
